Дарья Соль - Маяк и смотритель

Оттого, что рана твоя больше тебя стократ
и кричать позволено только в листы тетради,
ты не спишь и думаешь: «Нужно уехать в штат,
какой-нибудь там Висконсин, посеять сад,
жить в безмолвии и осаде,
поливать лужайку, кормить бельчат,
пить сухое белое на террасе».
Оттого, что нет у тебя ключа
от нормальной жизни и дни горчат,
ты мечтаешь лететь по трассе —
справа лес, а по левую сторону Тихий шумит,
и нет большей свободы, чем мчаться с дождём по апрелю.
Видно, так меня любит Вселенная, что зашит
где-то между висками сильнейший магнит,
когда я год прикован к постели.
Вот ты думаешь: «Нужно сменить локацию, стиль,
обрести свою веру, прозреть, созерцая ландшафты».
Проще грезить, что ты уже там, после опыта миль,
попиваешь свой кофе, поёшь водевиль
и не был никогда распятым
на кресте повседневности, серой сырой хандры.
Ты так хочешь дорогу, скорость, ветра и скалы,
чтобы тайно надеяться резко слететь в обрыв,
мол, Вселенная, выводи меня из игры.

Я хочу всё сначала.

Разбитое сердце складывают вот так:
осколками внутрь, заворачивают в наждак,
свёрток – в бумагу и в дальний конец тела,
чтобы совсем не тревожило, не шелестело,
кто-то потом отдаёт его за четвертак,
не стоит его осуждать, и не наше дело.
Те, кто оставил – начнут обживать пустоту:
вот здесь я поставлю ружьё, мини-бар будет тут,
сюда во всю стену проектор, динамик погромче —
проклятый бесформенный свёрток шевелится ночью,
и тихо так воет, как ветер в щелях кают,
как преданный зверь, оставленный в тёмной роще.
Разбитое сердце должно умещаться в строфу;
моё почему-то растёт, расширяясь на фут,
моё воспалённое, доктор, так разве должно быть?
В его перегное рождаются мох и жёлудь,
гляди, через месяц бессмертники зацветут,
а смертные снова придут разбивать и штопать.
Не то чтобы страшно, но вдребезги ведь насовсем?
Мне просто бывает так больно, и футов на семь
уже разрослась эта боль, полнясь липой и соей.
Быть может, их свёртки, мой доктор, оставить в покое?
Не нужно их все подбирать и откачивать всех
и быть неожившим могильником тоже не стоит?

Какую историю хочешь сегодня узнать?
Как деревья с ветрами шепчутся допоздна,
как я слушаю заговор их и ловлю диктофонами,
что моя основная работа – шататься по снам,
забирать у людей смурное, не тронув спокойное.
Что ты хочешь услышать, пока не оборвана связь?
Как года и недели бегут мне навстречу, смеясь,
так что просто застывший я стану местом аварии,
вытру кровь, обыщу все обломки мгновений, их каждую часть —
так и делят хороший рассказ и плохие сценарии.
Вот утраченный день, вот фигура идёт сквозь туман,
кто-то, ищущий знаки, находит в снегу талисман,
вот красивая женщина дарит самой себе фрезии.
Почему я держу эти сказы знамений и ран
очень твёрдо, как нейрохирург, поднимающий лезвие?
Знаешь, в чём волшебство? В том, что каждый, о ком я пою,
никогда не узнает: он – плоть моему острию,
моим писчим кинжалам, что режут вокруг людей серость и
отдают беспризорным хоть в тексте уют и приют.
Есть один лишь рассказ, на который не хватит смелости,
но неважно… спроси всё, что хочется, наперечёт,
как любовь дробит лёд, сколько солнц упустил звездочёт,
как любимо другими, всё то, что в себе ненавидишь ты.

Для себя – лишь надеюсь: Вселенная это прочтёт
и обнимет меня
хоть единожды.

Тот некто так ждал,
что ты наконец придёшь к нему.
Менял обстановку,
вдруг мир не подходит по цвету,
смотрел новый фильм,
не досматривая кассету.
Вдруг ты придёшь в ранах —
заваривал травы таёжные.
Он умер, родился, подрос
и погиб раз тысячу.
Ходил на войну, шёл в монахи
и плыл под парусом.
Он пел о тебе,
и поэтому не состарился,
весь грунт на Земле
его медленной поступью высечен.
Вот здесь, в этом парке
вы встретитесь, как предсказано.
Тот некто сжимает стаканчик
в пустом кафетерии
двухтысячный раз,
раньше здесь процветала империя,
когда он был молод
и здравствовал в теле Лазаря.
Но ты не идёшь,
континенты сокрылись под водами,
все его сопричастные
больше не ходят под солнцем.
И раз в век этот некто
заводит тебе питомца,
чтобы ваши дома
никогда не бывали холодными.
Неужели не видно, как он
маяком твоим, факелом
пересилил пространство и время,
как выстоял, высветил?