Борис Кондратов - Black Book

Даже если Стивен отнюдь не Фрай, но Король,

Даже если Кен твой мудак,

Даже если Питеру 300 лет,

Пристегнись, Дороти —

Состав отправляется в Канзас супротив твоей воли,

И это неплохо —

Ты увидишь Канзас,

И одним фактом своего пришествия,

Самим фактом существования своей роли,

Раздавишь одну из ведьм!

Только знаешь что?

Её тоже кто-то любил.

– — – — – ххх – — – — —

Плыл по морям семантики —

Арктики.

Холодно.

Очень холодно, Кай —

ся.

Я ничего не прошу взамен,

То, что ты там придумал – одни твои лишь фантазии.

И речь не о том, кто у кого неудел,

Кто кому дал, кто кого раздал,

Кто кого продал, кто кому соврал

Или предал.

Какая рознь меж Востоком и Западом?

Мы – планета одна,

Мы – пангея одна.

Мы – один постулат;

Меняй доллар на евро,

Рубль – на лат,

Всё – одно,

Ты берёшь хлеб и вино.

Был бы блат,

Чтоб войти в высшее общество верхом на осле,

На глубину сотни тыщ лье,

Но подальше, подальше от нашей действительности,

где

брат бьёт брата

за двести километров своей территории,

ресурсы,

влияние,

геополитику,

#вотэтовотвсё,

где

сын шлёт нахуй мать ни про что,

где

ты можешь позволить себе попить кофе за тыщу рублей,

а для того, чтоб спасти онкодетей,

нужно послать sms-ку,

рублей эдак в двести.

Груз-200 ты получал?

Я получал!

И знаешь?

Всё совсем по-другому видится.

Гордости и предубеждения,

принципы,

чувство собственной правоты,

равно как важности —

дели их на ноль,

если ты – ноль;

умножай это всё на один,

коль ты – один.

О́дин, спускайся давай!

Нет здесь достойных нести Мьёльнир.

Я читаю войну и мир,

Я мечтаю устроить пир

И ничего не просить взамен.

Ни любви. Ни тоски. Ни йен.

moon.

and everything happens

just

like it belongs.

sun.

and everything

is disgusting,

boring,

enraging.

You are totally

pissed off.

!THAT!

what is able to be so tender,

what was hidden so gentle,

like cheese in a pie,

by moon —

sun

opened up,

discovered,

made —

naked,

and all of these things and items

become

what they are:

purely-cruel,

ugly-whorely,

truly-verily,

honestly —

inhumane act.

Just

One

Lid —

can

fix

my head,

my heart

and myself.

My lovely friend,

I’m so sorry,

my lovely friends,

I am so fucking sorry,

that

it

isn’t

you.

Выхожу из себя,

Не в смысле

Истерика,

А в смысле —

Астрально.

Наблюдаю тебя,

Не в смысле

Бездельника,

А в смысле —

Буквально.

Вроде бы

Муж,

Хотя нежность зашкаливает,

но

взявшись за

гуж,

не говори —

не понравилось.

Шрамы на пальцах,

Радость в запале,

Пьяным в канаве,

Полон регалий,

Пуст от желаний,

Пруст океанов,

Нервов шатанье,

Эга боданье,

Ложью в запаре,

И химикатов,

Раскатов,

Развратов,

Раскатов —

Плакатов

С распахнутым настежь

ЭГО.

Это – не то, о чём нужно бы петь, но,

Говоря попросту,

Очень уж хочется.

И всё же,

Мой друг,

Взявшись за гуж,

Не говори —

Не понравилось.

Вот – Дом, который построил я.

А это Десница, что хранит Дом, который построил я.

А это – я, хулящий Десницу, которая Дом хранит,

Который построил я.

Судья, судящий меня за то, что хулю Десницу, что

Хранит Дом, как Ром, который запасает пират в Доме том,

Что построил я.

Тюрьма, в которую меня отправил судья, что судит меня за то,

Что я никогда не совершал —

Да, я хулил, но не свергал ту Десницу,

Которая неустанно, денно и нощно хранит тот Дом,

Который построил я.

А вот – Сатана, который уже подливает масла в огонь и ждёт, когда отворится

Та дверь из темницы, в которую меня засадил судья,

Что осудил меня, хозяина Дома, за хулу на Десницу,

Что без устали, вопреки всему,

Хранит Дом, который построил я.

А вот колесница, в которую запрягли лошадей,

Что повезёт меня на берег солёного моря,

Когда отворится темница, в которой моё сердце томится,

В которую упрятал судья за то, что хулу нёс я.

На Десницу, что несмотря на усилия бюрократического

аппарата – любит меня и хранит мой Дом.

Том начинается новый, в котором со́лено море,

В котором со́лены слёзы, которые ты прольёшь,

Ибо меня уже ожидает та колесница с лакеем-евреем.

Чтобы умчать из столицы на море,

Из темницы выхожу я, уже постаревший,

Забывший и аппарат левосудия,

Ибо правосудие есть только у той вон Десницы,

Что непонятно за что, почему я достоин

Такой хвалы за такие хулы,

За что же ты так безотчётно,

Несправедливо, но точно

Хранишь Дом, который построил я?

Судьба, что надела личину рока и кармического

постоянства

Привела меня в Колесницу,

Что увезёт меня в царство Аида

(словно в аду нехватка прелюбодеев, мздоимцев, лгунов и прочия)

Что унесёт прочь меня

От солёного моря, от твоих слёз,

От лошадей, от лакея-еврея,

От самой себя,

От колесницы, что-таки дождалась,

Когда отворится темница,

И продажная тварь, что должна быть слепа,

да вот брат мой отяготил ей карман

десятью серебрениками,

И она вынесла мне вердикт – виновен в хуле на Десницу,

Чей красотой, чистотой я уже безоружен настолько,

Что память исправлена чистосердечным раскаянием,

(Что судья записал как признание)

Я стою на коленях пред её изваянием,

Боже, храни меня.

Вот – ад,

Чтож – я и тут

Умудрюсь открыть свой кабак.

Это мой мир —

Мир загробный Аида, заблёванных душ и подъездов,

Ох, прости – парадных. Забыл, где мой дом.

Это мой мир – глотнув ром,

Чувствую нехоро́шее и от этого всё нехороше́е,

Ты там ударения правильно расставляешь?

Это мой мир – в неспособности чисто физической

Отдать себя каждому, кто попросит,

и закончить сцену Парфюмером Зюскинда.

Но, Боги, как хочется!

Это мой мир, в котором до завтрака,

Обновляя личку – узнать о десятке предательств ещё до того,

Как поставишь кофе на плитку.

Это мой мир – в неспособности чисто физической

Поставить на смерть.

Нет, не руки на себя наложить

(с этим проблем как раз-таки нет),

Нет, не попасть под машину иль под кирпич

(тут претензии к Фатуму, но не ко мне).

Я о том, чтобы искренне выбрать – небытие.

Это мой мир —

Жить – на пределе,

Забыть в этой сторазтреклятой суете

Себя накормить во-первых;

Но каждого страждущего отпустить, вручив суть, кров и еду,

Не взяв мзду.