Лариса Зубакова - Опрокинутая Вселенная

Как трудно начинается весна —
всё зыбко.
В предвкушенье перемен
лишь солнца изредка сверкнёт блесна
и снова – хмурый день накроет тень
зимы.

Бьёт ослепшее солнце в глаза,
и смеётся высокое небо,
лужи сплошь да сугробы осевшие.
А на сердце – седая зима.

На ногах не стоять —
я мертвецки пьян.
От меня даже звёзды шарахаются.
Ночь – не в ночь. Не уснуть.
Ах, весна, не буянь.
Наговорами вьюги-знахаря

не уймёшь переполох
молодого разгула весеннего.
От зари до зари по набухшей земле.
Мне уснуть
невмочь
в эту гулкую ночь воскресения.

Она была немолода…
Сквозь сетку тоненьких морщинок
сочились трудные года.
Так по извилистым ложбинкам
сбегают мутные снега.

Дождь сквозь сито мелко сеет —
скучная пора.
Дождь как будто бы осенний,
а пришла весна.

Она безумна – так безумны дети —
ворвавшаяся шумная весна.
В перегороженных запрудой ручейках
бумажные кораблики пускают дети.

Лужи разольются у крыльца;
случайный взгляд тебя встревожит.
Сердце встрепенётся вдруг, неосторожное.
Солнце припекает. День погожий.
Начинается весна.

В апреле, прозрачном апреле,
когда отзвенели капели,
когда распустились все почки
и клейкие вышли листочки.
Так вот.
Всё случилось в апреле,
когда холода улетели
и птицы, вернувшися с юга,
уже окликали друг друга,
сбиваясь в весёлые стайки
на нежно-зелёных лужайках.
Невольно глаза потеплели,
когда проглянули в апреле
и бьющее солнце, и небо.
И стало им больно от света.

Отражается свет в зеркалах;
зеленее зелёного дали;
облаками осевшими встали
все деревья в окрестных садах.

В тот майский день
цвела сирень,
и в кружевах листвы и тени
стоял туман
и плыл дурман
черёмухи и птичьих трелей.

Стеной жемчужной белые туманы
стоят, в низинах уплотняясь. А кругом
сирени лиловеющим дурманом
роса благоухает. Серебром

чернёным проступают дали —
размыты очертания. Вдали
тумана клочья. Солнце поднимается,
и тёплый пар восходит от земли.

Ночь прохладна была и нежна.
После жгучей полуденной ласки
наслаждалась покоем душа.
И, расставив надзвёздные снасти,

миг отчаянья гасит Творец,
сквозь зияюще-чёрные дыры
извергает поэмы планет
и земные грядущие были.

Обретенье неведомой силы,
когда просто слова не нужны…
Облака отражают косые
заходящего солнца лучи.

И тогда в наступающей сини
будет долго вибрировать звук,
исходящий межзвёздною стынью,
растревожив пространство. Сквозь слух

вдруг проступит то самое, ради
чего жил, и творил, и дышал.
…Может, кто-то другой на бумаге
за тебя это всё написал?

Двойным кольцом окружена,
двойному счастью отдана,
среди танцующих подруг
вошла в заветный третий круг.
Там буря снежная в лицо.
Там лёд блистающим венцом
манил, искрился, властно звал
сквозь анфиладу белых зал
за колесницей огневой,
пронзённой солнечной иглой.
А дальше – талая вода
и первоцветные слова.

И дверь скрипучая, и месяц в вышине,
и нить незримая, связующая время,
и гулкий сад, ещё раздетый по весне,
бродящий соками в преддверии апреля.

Впорхнула бабочкой весна —
и гром, и гам: ручьи, капели.
Тончайшей дымкою весна
угрюмый лес вот-вот оденет.

Гулки прохожих шаги.
В воздухе, лёгком и звонком,
пар. Сладко колют в груди
звёзд золотые иголки.

Как свеж, неповторим и первозданен
зелёный – самый буйный в жизни цвет.
В сосущей круговерти мирозданья
ему замены и подобья нет.

Спасёт ли эта музыка?
Гармония и свет —
высокая и узкая
отдушина судéб.

С тобою вечно спутницы:
тоска, печаль и боль.
А жизнь – она такая путаница.
Но музыка спасёт.

Окно, открывшееся в сад,
где зелень клейкая,
где птицы свищут невпопад,