Array Сборник - Шаг навстречу читателям. Хрестоматия участников Московской международной книжной выставки-ярмарки 2019

Михаэль и Бина назвали себя.

– Имена у вас странные, – сказал Алексей. – Ну, Михаэль ещё понятно: Миша, значит. А ты, – обратился он к Бине, – что за имя такое?

– Биньямин. Еврейское имя.

– Биньямин? – переспросил матрос. – Вениамин, что ли? Какое же оно еврейское, когда деда моего Вениамином звали? То-то, смотрю, на латышей вы не шибко похожи. Мы до войны в Усть-Двинске стояли, так я в Риге бывал. Ну, Мишка, может, и сошёл бы за латыша, а ты, Веня – ну точно нет…

– А тебе какая разница? – набычился комсомолец Бина. – Ты что? Не советский моряк? А может…

– Не кипятись, землячок, – миролюбиво прервал Алексей, – зря в бутылку не лезь. Я без обиды. Любопытно только. Сам я с Волги, из Козьмодемьянска. У нас там один еврей был на весь городок: Мирон Ильич, общепитом заведовал. Достопримечательность наша, все его знали. Нет, вру. Был ещё доктор. Настоящий чудотворец – мёртвых воскрешал. А службу я начинал на морском охотнике. Это катер такой, и знаете, кто там командовал? Старший лейтенант Семён Гимпельсон. Вот удивился я тогда. Думаю, как же так: еврей и вдруг – морской волк. Ну, а потом меня на эсминец перевели…

Разорвавшаяся поблизости мина прервала повествование. Бина вскочил и заковылял в ту сторону, где располагались латыши, но потом, видимо, сообразив, упал на землю и пополз. Михаэль хотел последовать примеру друга, но моряк прижал его к земле. Вслед за миномётами начали стрелять немецкие танки, а потом двинулись вперёд, пока орудийные башни крейсера «Киров» не остановили на какое-то время их продвижение. Этого времени Михаэлю хватило, чтобы доползти до своего батальона. Алексей исчез ещё раньше.

Рукопашный бой, в котором участвовал Михаэль, был не единственным. Такие бои шли по всему периметру Таллинской обороны. А в самой эстонской столице действовали националисты. В Гитлере они видели освободителя, рассчитывая, что германский фюрер вернёт их маленькой стране независимость. И поскольку сражение перешло на улицы города, уже непонятно было, кто и откуда стреляет. Пуля в спину стала обычным делом. За любым окном, в любом подъезде пряталась смерть.

Михаэль стрелял из-за угла, ежеминутно рискуя получить ответную пулю и преодолевая искушение укрыться в подворотне: там могли оказаться эстонцы. Парадокс заключался в том, что эстонцы сражались с обеих сторон, только красных эстонских добровольцев было несравнимо меньше. И те и другие часто были в гражданской одежде, и нужно было иметь чутьё, чтобы определить, где свои, где чужие. А ещё надо было посматривать туда, где отстреливался Бина. Михаэль видел, как, меняя позицию, его старший друг заскочил в подъезд соседнего дома, и когда доносившиеся оттуда выстрелы прекратились, почувствовал тревогу. Забыв о том, что, выйдя из-за угла, он становится удобной мишенью, Михаэль, петляя и пригибаясь, перебежал на противоположный тротуар. В подъезде, уткнувшись лицом в каменный пол и не шевелясь, лежал Бина. Опустившись на колени, Михаэль перевернул тело. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: Бина мёртв. Подняв голову, Михаэль увидел ведущую во внутренний двор открытую дверь. Значит, зашли со двора и стреляли в спину.

Не сумев сдержать слёзы, Михаэль стоял на коленях у тела Бины, пока до него дошло, что оставаться в подъезде нельзя. Он выскочил на улицу, где смерть гонялась за каждым и нужно было особое искусство или везение, чтобы её перехитрить. Пока он находился в подъезде, остатки полка отошли, и, возможно, уже не одна, а несколько улиц отделяли его от своих.

Оглянувшись по сторонам и ничего опасного не заметив, Михаэль побежал в сторону центра. Он не смотрел вокруг и не оглядывался, прислушиваясь только к недалёким отзвукам боя, когда почувствовал, что какой-то молоток с размаху ударил его по левому плечу. Не понимая, откуда взялся молоток, Михаэль побежал дальше, удивляясь тому, что бежать становится труднее, и только когда тёплая липкая жидкость потекла по груди и по руке, он понял, что ранен. Стремясь лишь к тому, чтобы добраться до своих, Михаэль не заметил, что кто-то гонится за ним, а когда почувствовал, что его настигают, решил, что это тот, кто его подстрелил. Но почему этот человек старается догнать и схватить? И немец ли он? Немец давно бы его убил. Значит, эстонец! И живым его хочет взять, чтобы подвергнуть пыткам и мучительной смерти. Михаэль слышал о том, как поступают эстонские национал-патриоты с захваченными красноармейцами и матросами. Он попытался ускорить бег, но непослушные ноги подгибались, кружилась голова, и Михаэль не сразу понял, что теряет сознание. Он ещё успел ощутить, как руки «эстонца» обхватили его тело и потащили куда-то.

Глаза он открыл в каком-то дворе, где стонали и кричали раненые, и сновали люди в забрызганных кровью белых халатах. Над головой чернело задымлённое небо. Кто-то склонился над ним.

– Живой, салажонок?

Михаэль вспомнил, что его схватил и потащил куда-то какой-то эстонец. Но почему эстонец говорит по-русски?

– Так бежал, землячок, что мимо нас проскакал. Кричали тебе, но куда там! Не догнать бы мне тебя, если б ты не отключился.

Только теперь сквозь всё ещё застилавший глаза красно-серый туман Михаэль разглядел говорившего. Он попытался привстать, но Алексей вернул его на место.

– Лежи, лежи! Ну, а мне оставаться с тобой недосуг. На эсминец возвращают: уходим из Таллина. И вас, раненых, скоро на берег доставят. Ну, бывай, салажонок! Может, ещё свидимся. А дружок-то где?

– Погиб, – с трудом разлепил губы Михаэль.

Матрос снял бескозырку и уже на бегу, обернувшись, прокричал:

– Доктор говорит: рана не опасная!

На самом деле доктор ничего такого не говорил. Ни один доктор вообще не осматривал Михаэля. Таких раненых в ожидании операции во дворе госпиталя скопились сотни, хотя операционный стол работал, как конвейер. Рука Михаэля была обмотана куском тельняшки, которую использовал Алексей, чтобы остановить кровь. И плечо, в котором сидела пуля, с каждой минутой болело сильнее, и всё меньше оставалось сил, чтобы терпеть эту боль. Михаэль то и дело терял сознание, но в редкие минуты просветления перед ним стоял Алексей, хотя моряка давно уже не было во дворе. Этот парень дважды спас ему жизнь, рискуя своей. За что, за какие заслуги? И чем он может отблагодарить? Встретятся ли они ещё? В очередной раз потеряв сознание, Михаэль очнулся в операционной. Спирт обжёг ему нёбо, и тусклый, усталый голос хирурга произнёс:

– Терпи, мужик. Нет у меня наркоза.

И продолжил, обращаясь к кому-то рядом:

– Привяжи его, Степаныч!

О близкой эвакуации госпиталя Алексей сказал не только для того, чтобы успокоить Михаэля. Он и сам не мог себе представить, что гарнизон и раненых оставят на берегу. Но судьба Михаэля решалась не только в госпитальном дворе. И уже глубокой ночью, когда у одного из причалов Михаэль, скрипя зубами от боли, вместе с другими ранеными под обстрелом ожидал погрузки на судно, начальник Особого отдела Балтийского флота бригадный комиссар Гусев, просматривавший на своём столе документы прежде чем эвакуироваться на крейсер, с раздражением отбросил в сторону непонятно как попавший к нему рапорт старшего политрука Гущина.