Валентина Спирина - Лето наших надежд. Девять Жизней

Взглянув направо, затаила взгляд…
Целуются две белые ромашки,
По ним повсюду ползают букашки,
По стеблю, по листкам, всё невпопад.
По телу моему бегут мурашки.

Вписавшись в колоритный антураж,
Вовсю с цветами пчёлы целовались.
На милость победителя сдавались.
Жужжа неслись вперёд, наобордаж,
И, как агенты вглубь цветка внедрялись.

Нам стоит поучиться у цветов,
Им нечего совсем делить друг с другом,
Как мы обычно делим на досуге,
Еду, постель, блага, обиды, кров.
Бороться надо нам с таким недугом…

Круглый год сплошные ссоры.
Чёрт те что, а не семья!
Словно яблоко раздора
Нам подбросила родня.
Вот золовка заглянула
В гости, будто невзначай.
И на брата долго дулась:
«Слышь, родимый, выручай!
Одолжи деньгу, надолго.
Наш заморский драндулет
Вот уж год стоит без толка.
Я больна. Ходить не след.
Мне хотя бы шестисотый
С рук у Нюрки, мерседес.
Прокатилась до работы б,
Не могу носить свой вес.»
А потом моя сестрица
Занимать пришла деньжат.
Убеждать та, мастерица!
Мне ли этого не знать.
Напоследок сын явился
Весь ободраный, в крови.
С горя бедный так напился,
Ну а я теперь, реви.
Разругались с мужем снова.
Мягкотелый идиот!
На стене висит подкова.
Только это не спасёт.
Рассуждали так и этак,
Просчитали все ходы.
Не видать во тьме просвета.
Как же избежать беды?
Удалить вон одичалый,
Перегнивший горький фрукт.
Жизнь опять начать сначала,
Наведя в душе уют.

Под дождиком весело прыгает детство,
С румянцем на щёчках, смешинкой в глазах.
Оно с взрослой жизнью живёт по соседству,
Взрослея, конечно же, только в мечтах.

Ему всё равно, что худые лодышки
Покроются кожей гусиной не раз.
Мальчишки, девчонки… Девчонки, мальчишки
Заставят теперь улыбаться и вас.

Измерив все лужи босыми ногами,
Пускают по ряби-волнам корабли.
Мордашку испачкав случайно руками
Смеются. Они капитаны земли.

Счастливые, грязные. Двор, подворотня.
Носились голодные вплоть до темна.
А мы вспоминаем об этом сегодня,
Как лучшие в жизни другой времена.

Сегодня предстояла стирка.
Огромная гора белья
Вопила в ванной, словно в цирке.
«Стирай меня, стирай меня!»

Да, подожди ты, дай покушать.
Котлету съем, горох – пюре.
С гнилым бочком осталась груша.
Ни к сердцу, да и ни к душе.

Ещё разбился новый чайник.
Мне жалко было, аж до слёз.
А подарил его начальник,
Из Таиланда даже вёз.

Ну, всё, сгребла скорее майки,
В машинку кинула, носки.
Пошла в контакте ставить лайки,
Потом закинула трусы.

Закрыла, уф, нажала кнопку,
Программа выдавала сбой.
Я поняла её уловку.
Опять ревёт, наперебой.

Ну, как оно меня достало.
Наполнив ванную водой.
Я стирку начала сначала.
Солдат. Как на передовой.

Прополоскала раз пятнадцать,
И до кровати допозла.
Ах, если б было восемнадцать,
Вот жару я б тогда дала.

Лес притих. Притаились опята.
Не видать серо-бурых маслят.
У берёзки три рыжика брата,
Прикорнули и тихо сопят.

На пригорке пошли зеленушки,
Десять белых, уже веселей.
Вот лисички! На з`иму насушим,
И солянки наварим в котле.

Ветерок навевает дремоту.
Травы терпкие. Хочется спать.
Завершаем грибную охоту.
Отбываем домой. Благодать!

Могучие люди великой эпохи.
Их подвиг не сможем забыть.
Самим доставались крупицы и крохи,
Приказ был, построить и жить.

Страну из руин поднимали достойно.
Им честь и хвала на века.
Пусть спят старожилы сегодня спокойно.
Их вера была глубока.

Немного причастными быть, прикоснуться
К той мощи и силе большой.
В историю нам с головой окунуться,
Принять их задор молодой.

В ночных виденьях видела коня:
Мастистый, с шелковистой мягкой гривой.
Он крепок и вынослив, как броня.
Оттенка переспелой сладкой сливы.

То вольный конь, как ветер, ураган.
Ему метели, вьюги не помеха.
Ни разу не попал ни в чей капкан,
Не пойман для забавы человека.

Взмывал в прыжке под самы облака.
И бороздил просторы небосвода.
Но как то раз нечистая рука,
Лишила и надежды, и свободы.

Закат свои ладони распластал,
Накрыл леса, луга, поля и горы.
И конь в боку почувствовал металл,
Умерив прыть, свалился у забора.

Его теперь отволокли во двор,
Закрыли рану, натолкали ваты.
В глазах коня был лишь немой укор.
Пришлось поить отваром свежей мяты.

И конь окреп, но вдруг лишился сил.
И взор его нерадостный, потухший,
Как будто небеса сейчас молил,
Простить людей жестоких и заблудших.

На поле ратном виден вражий стан,
Шатры в завесе сизого тумана.
Из тьмы глубокой вышел Урус-хан,
Застать врасплох. Сбить спесь с другого хана.

Напуган был приемник Тохтамыш.
Послал послов он в лагерь Тамерлана.
Он горд и глуп. Всему виной гашиш.
И нет поддержки аксакалов клана.

Спасал его эмир Тимур не раз
От сыновей коварного Уруса.
Но разве мог он знать, что тот предаст,
И наказать тогда решает труса.

На боевом коне Колдиргоче
Тимур теснил ордынцев. Всё по плану.
И гнал он их до речки Кондурче.
Конь предан был до см'ерти атаману.

Кусал врага, толкал его, топтал,
Хозяину всегда была подмога.
Вот битвы кульминация, накал,
Но конь случайно вдруг ломает ногу.

Сражался рьяно, из последних сил,
Упав перед врагами на колени.
Конь никогда пощады не молил,
И Тамерлан оставил сразу стремя.

Эмир Тимур коня любил всегда,
Хотя он был жесток и кровожаден.
Распалась после битвы той Орда,
А Тохтамыш был изгнан и наказан.

На алтаре поэзии душа.
Привязана, растерзана, избита.
И не слыхать ни вздоха, и ни крика.
Не видно слёз. Разбитых губ улыбка
Впечаталась в песок, что у костра.