Соня Рыбкина - Огонь моей души – слова

Я – пропала!
Нет, быть не может!
Я – люблю?
Как крепость каменная, пала

И о прощении молю.
Как я жила!
Беды не знала,
Не знала пагубных утех,

А, полюбив, – затосковала.
Как горько, мама!
Сладок грех!
Ах, мама!

Тягостно и больно —
Моей печали нет конца.
Я жду, когда он скажет:
«Вольно!»

С прелестным взглядом наглеца.

Когда июль становится лучом
И спелым персиком ложится мне на губы,
Я с полки достаю солидный том,
Покрытый пылью, словно сладкой пудрой.

И я смотрю, как между книжных строк
Гуляет рыцарь, бюргер и вельможа,
И льется слов изысканный поток,
И я сама – среди толпы прохожих.

Я наблюдаю, пишется портрет:
Овал лица и солнца глаз еврейских.
Писатель, как художник, как эстет
Рисует королевскую невесту,

Рисует золоченую постель
И витражи у круглого оконца…
Ведь я сама – плененная Ракель
Во власти распаленного Альфонсо!

Я закрываю книгу, не прочтя
Последние, трагичные страницы.
Июль летит – лукавый, как дитя,
В своей крылатой, легкой колеснице.

Я тщетно стараюсь все меньше писать стихи:
Гениев нынче не жалуют в Роспечати.
Те, кто бездарен, остатком гнилой трухи
В век оскудевший приходятся очень кстати.

Нет, не подумайте!
Я не боюсь пропасть:
«Вот тебе, девочка, лучшая из профессий».
Пусть лже-поэты сегодня пируют всласть,

Завтра они получат худые вести.
Никто не запомнит ни обликов, ни имен,
Противные лица их канут в морскую бездну.
Пусть будет так!

И ржавым горя огнем
Мои стихи птицей-феникс тогда воскреснут.

Ночь. Покрывало. Зловещая тишина,
Слышатся только тихо слова молитвы.
Мама должна быть ласкова и нежна,
Мама должна сохранить от беды и битвы.

Мама, ты где? Почему я опять один?
Мне приснился кошмар, мне так нужно в твои объятья!
Мама, ты где? На которой из всех картин
Спряталась ты в своем белоснежном платье?

Мама, скажи, отчего мне – с живой тобой —
Было так холодно, страшно и одиноко?
Ты зачем меня сделала брошенным сиротой
Ради любви, отдаваемой всегда другому?

Мама, я взрослый – и что-то со мной не так,
Я целую маленьких девочек. Это проклятье?
Мама, мой самый страшный ночной кошмар —
Ты сама – убийца чужого счастья.

Мама, ты верила слепо, что я прощу?
Я тебе ничего не желаю – помимо зла.
Мама, сегодня я тебе отомщу.
Прими мой подарок – и выпей его до дна.

Я не хочу вам лгать. К тому же,
Не лгут любимым. Вы, простужен,
Сидите, окунувшись в шаль;
Над вами лампа, как вуаль,
Раскинулась над изголовьем;
Вокруг – смиренное безмолвье,
Сигары дым, письмо в руке
И тень бумаги на щеке.

Читайте, друг. Неосторожно
И восхитительно-безбожно
Мне вам писать в вечерний час
Куплеты восхищенных фраз,
Восторга и благоговенья
В плену тягучем наважденья.
Склонясь над письменным столом,
Я представляю барский дом,

В камине – жар, а в кабинете
Сквозняк танцует на паркете;
В гостиной – тьма; глазницы окон
Глядят, в раздумьях о высоком,
И шкаф дубовый вторит им,
Как древнеримский исполин;
И маятник, как часовой,
Хранит ваш бережно покой.

Смотрите! Оживает дом,
Какой восторг царит кругом!
Вы ждете моего фиаско,
Но вам – ни трепетно, ни страстно —
Я не признаюсь в чувстве том,
Что поглощает целиком.
За вас – на плаху! Милый друг,
Любовью это не зовут.

Когда имперственная Вена
Меня пленяет и зовет,
Из глубины дунайской пены
Ее прообраз восстает.

Я вспоминаю тронный зал
И шпили горного аббатства,
И блеск паркета, блеск зеркал,
И роскошь царского убранства.

И позолоченный орган,
И в каждой нише – юный ангел,
На Штефансплатц – святой Стефан;
И воздух горный, полный влаги,