Соня Рыбкина - Огонь моей души – слова

Я в старом доме. Предо мной
Разверзлась царственная Прага,
И вечер теплый, как святой,
Идет, не сдерживая шага.

Размытый город, как стекло
В окне распахнутом мерцает,
Sankt Nikolas глядит светло,
И купол сводчатый блистает.

Уходит в городскую синь
Свет фонаря – и в полудреме
Я слышу: тихое «Аминь»
Как будто шепчут в старом доме.

Был вечер. Я в объятьях гамака
О чем-то непредвиденном вздыхала,
И чья-то прихотливая рука
Тебя в мою тетрадь нарисовала.

Я узнавала твой упрямый рот
И всполохи твоих волос чернильных,
И каждый шаг, и каждый поворот,
И поцелуй со вкусом апельсинным,

И летнюю, измятую траву,
И старые, скрипящие качели.
И я теперь ни разу не солгу,
Сказав, что это было в самом деле,

И были мы. И белой простыней
Лежала ночь на узеньком заливе,
И мы слились, как небеса с землей,
В едином бессознательном порыве.

Уходит день. Я – в белом гамаке,
И все вокруг коралловым залито,
И я держу тетрадь в своей руке,
Как тот роман держала Маргарита.

Я сохраню внутри и этот день,
И этот час, весь солнечный и яркий.
Цвела-цвела воздушная сирень,
И лепестки летели, как подарки.

И запах кофе, сладостный, хмельной
Пьянящей дух и разум карамели.
Мне так дышалось пагубно-вольно,
Как дышится и любится в апреле.

Но не бывает счастья без тоски.
Пятном чернильным на моем подоле
Разверзлась – некасания руки
Страшнее расставаний и неволий.

Стихи хранят, как памятный дневник,
И бережно качают в колыбели
Меня – меня, любящую навзрыд,
И наши несвидания в апреле.

Как мне не хочется
Любить – но как влекомо
Любовь слагается и строчится.
Как со знакомой

Встречаюсь – расстаюсь —
Меняет лица.
Как я заведомо влекусь —
Нет, не напиться!

И жажда нового лица,
И жажда жизни
Диктуют: «Выпей до конца!»
Как звезды – брызги!

И золото твоих волос,
Как солнца лучик.
Стоять недвижно, как Колосс:
«Не мучьте!»

Ты – мой апрель, удар под дых,
Беда и радость.
И мне тебя – мой бунт, мой взрыв —
Любить осталось.

ничего уже не хочу, никого уже не хочу,
только дайте спокойствия, силы духа;
я опять (с безразличием) промолчу,
глядя на окружающую разруху.

ничего уже не хочу, никого уже не хочу,
только дайте мне благости, дайте мира,
больному – по исцелению, воину – по мечу,
пусть никто не уйдет обделенным с земного пира.

каждому ждущему выдайте по любви,
храброй, бесстрашной, отчаянной, словно рать.
пусть у людей не найдется смелости осудить,
пусть у богов не найдется смелости покарать.

каждому аду дайте по палачу,
каждому раю – по ангелу в белой шали.
ничего уже не хочу. никого уже не хочу.
ведь его вы уже у меня отобрали.

Я помню звук виолончели,
Прозрачно-чистый, как слеза;
Я помню все – как вы смотрели
По-плутовски – глаза в глаза.

Как сладко было ожиданье,
Когда, когда войдете вы?
Важнее не было признанья
Признанья вашей похвалы.

Все звуки взбалмошного Грига,
Аккордов пышные костры —
Все – ради вас. Все – ради мига
Улыбки вашей и игры.

Все отзвучало – ноты, звуки,
Исчезли вы, как дальний сон;
Но помню я, как ваши руки
Тревожил Гайдн – и Мендельсон.

взять бокал белого, ледяного,
пообещать – ни единого больше слова
не будет на языке.
я молчу. боль такая – ни вымолвить, ни присниться;
что есть сердце? а сердце, известно, птица,
трепещущая в руке.

мы закончимся. вечер. дыханье сливы.
солнце уходит за море неторопливо,
оглаживая волну.
я, замерев, дышу водяной прохладой,
звезды рассыпаны полем блестящих ягод;
я слушаю тишину.

если надежда есть – мне ее не надо.
яблоко между губ благосклонно, радо,
трогает за щеку.
в детстве казалось, в любви – никаких трагедий.
теперь я – надменная, злая леди,
не желаю любви врагу.

Уходят столетья, уходят минуты,
Уходят слова.
Я чувствую робко, я чувствую смутно:
Я снова жива.

И ветер прохладный, и ветер июньский
Мне шепчет: «Люби!»
И я вспоминаю твой шепот французский
И губы твои.

Обеты, страданья, разлуки, оковы
Свободы моей.
Теперь – заперта на тугие засовы
Лиловая дверь.

Теперь в моем доме погашены свечи,
Молчат о любви.
А я вспоминаю – несчастья, невстречи,
Недуги свои.