Mike Black - Дети Лимба

На моих щеках заживают шрамы.

Аккуратно подрисуй мне один из них,

Чтобы не остыл от инфекций в ране.

Чтобы написал странный новый стих.

Дай нам повод жить, и мы будем рады.

Дай нам шанс простить и прости себя.

Я смотрел на мир за стеклом экрана,

И нашел лишь пыль на чужих полях.

На чужих полях в их чужих тетрадях

Мы пустой расчет, что сотрется сразу.

Мы как мягкий грифель, и нас не хватит.

Тушью потечем и все смажем грязно.

Обнажи мне душу в этом карантине,

Я заклеил свои губы синей изолентой.

Я зашил свой рот, захлебнувшись в тине,

И нутро стало чистилищем пустых моментов.

Подсознание сыграет свой изящный эндшпиль,

И все слито почему-то, как бы ни старался.

Ноги тонут в тазике с бетоном, скрежет.

Этот скрежет изнутри – я внутри порвался.

Хочешь красоту увидеть в самом мерзком?

Я пытался в кислоте здесь увидеть воду.

Я бы научился, но разбился с треском,

Собираясь по частям, спотыкаясь сходу.

Смой это все…

Смой это все со мной.

Я не боялся идти в неизвестность.

И не боялся руками лезть в гной.

Я искал этот шанс, но мне там не место.

Смой это все…

Я ненароком схожу с ума.

Потому что не знаю, сколько еще так нужно.

Пара чисел на счете, два пальца опять у виска.

Пара мыслей – это мое оружие.

Смой это все…

Всю пустоту во мне.

Я треть жизни отдал, чтобы текстом ее заполнить.

И еще треть отдал другим, не себе.

Треть отдам, чтобы здесь ничего не помнить.

Смой это все…

Смой эту веру в жизнь.

Я на инстинкте отбора убьюсь об свою безысходность.

Смой этот мир или лучше другой покажи.

Мое сердце рвет кровью.

Оно жрет свою черную полость.

Ангелам наголо выбрило крылья

И бросило к краю промзоны.

Небо не хочет принять их такими,

Земле не слышны их стоны.

Души зашить и ступать по растяжкам

Бесплодного минного поля

Готовы они, как бы ни было тяжко,

Но бритва сечет с головою.

И нимб был разбит, на колючую ленту

Заменен им петлею на горло.

Я на это смотрел и от этого слепнул,

А потом лишь проснулся дома.

Только грустная исповедь серых стен

Будет литься о них лишь эхом,

Чтобы быть неуслышанной больше никем,

Чтоб приемника стать помехой.

Мы помехой здесь стали на кромке сна,

Чтобы тоже стать частью цирка.

Мы – не ангелы, знаешь, но не просто так

Под лопатками сложен циркуль.

Я зашью в карман самого себя,

Чтоб себя сохранить на память.

И глазницей пустой подмигнет дыра -

Мое небо, с которого падать.

Мы – не ангелы, знаешь, странно так,

Мы все живы по их подобию.

Позволь воспарить здесь хотя бы во снах,

Промзоны моей надгробие.

Если подфартит, то это все переболит,

И я проснусь на остове разрушенного судна,

Что понесет меня куда-то вне земных орбит.

И я вдохну всю пыль от звезд так безрассудно.

Все эти разговоры – ни о чем, я замолчал.

Ведь никому из них не нужно в этом мире больше,

Чем просто в безысходности лишь скверну излучать

И перегнить с остатками себя, грызясь за крошки.

Я, несомненно, потеряюсь здесь и снова задохнусь,

Ведь кроме глупых строк здесь ничего не выйдет.

Я телом в рабство этой жизни отдаюсь,

Всю душу выхаркав на землю, что распилят.

Распилят меж собой и не за так.

И почему мы все не можем вдруг признаться,

Что мы лишь паразиты на планете в облаках?

И строим только то, что породит нас задыхаться.

Не приняли и не хотели подпускать,

А я растил себя на пустошах отказов,

И этим мне дышать не привыкать,

Как грызть себя не привыкать мне раз за разом.

В моих глазах утонет рваный горизонт.

И это облако рванья на полустанках

Напомнит мне, что я здесь быть не мог,

Но я здесь засыпаю постоянно.

Ведь я здесь был, и я здесь еще есть.

Ты знаешь, мам, я лишь мешок с костями.

И больше ничего. И в этом весь.

Тот самый бездарь, жрущий грязь горстями.

Я рук не опущу и не сдаюсь,

Но, знаешь, победителей не судят.

Не судят, потому что каждый пуст,

В моих сраженьях победителей не будет.

Я прокажен давно, но кто здесь виноват.

Мне кажется, у жизни нет виновных.

По нам здесь только постоянно бьет набат,

У жизни есть лишь звук его условный.

Давай, наройте еще больше.

Вам ведь так нужно, а мне все равно.

А из тебя такой паршивый кройщик,

Латай мой труп, и это будет решето.

Давай, перекроим минувший день и день грядущий.

Ты соберешь и переврешь всю эту тень.

Ты все здесь разгребешь на всякий случай.

Ради каких-то скучных новостей.

Все эти люди прочитают и забудут,

А у меня внутри лишь клетка арматур.

Сияние тушил, вошел без стука,

Не в их сердца, а вглубь своих текстур.

Ты что-то знаешь, что-то еще вспомнишь.

Осушишь зубы, словно это важно,

Как будто вместе с этим что-то стоишь.

Мне так плевать на то, про что расскажут.

Ты выпадаешь из их зрительной памяти.

Им невдомек, они теперь теряют тебя.

Ты запираешься в единственной камере,

В которой штопаешь все это день ото дня.

Они читают все друг другу за спинами.

Они считают тебя странным, но корят не в глаза.

Ты здесь извечно был отбит и покинутый.

Они обидятся за все, что ты им не сказал.

Ты наблюдаешься лишь гладкими стенами,

И твоей точки на экранах нет проблеска.

Ты запираешься единой вселенною,

В которой нет больше жизни и поиска.

Ты безысходно один в этой темени.

Ты безысходно здесь не рвешь свою голову.

В тебе умрет даже тяга к спасению,

В тебе умрет здесь надежда на новое.

А они рыщут и дергают за полночь.

Они хотят лицезреть твое тело,

Они хотят разомкнуть твою рамочность,

Но там все пусто и там нечего делать.

Ты выпадаешь из их зрительной памяти,

Но ты им нужен только чтобы не встретиться.

Вы навсегда здесь меня потеряете.

И в мою камеру больше не вместится.

Оскалюсь, как волк,

Кипятком же внутри разлагаясь.

С тебя нечего взять, какой в этом толк.

С тебя этого хватит и так нахлебались.

Пальцы стянуты наледью.

Между спицами тысячи палок.

Я решил – не мытьем, так катаньем.

Головой бьюсь о клетку бетонных балок.

А ты смотришь и хуже некуда.

Я в ответ не отдам ни слова.

На спине краской белою: «Ненависть».

Это – все, что ты дал на пробу.

Нет путей никаких – эти стены стонут,

А ты тянешь меня в эту петлю глубже.

И тебе плевать, этот гроб – мой омут.

Улыбнусь ремню, вокруг шее туже.

Я кусаю локти, ничего – потерпим.