Коллектив авторов - Кубок ПОЭМБУКА. Осенний сезон 2017. Сборник стихотворений

Зимой,
под Сталинградом,
в сорок третьем,
Оглохнув от «Катюш» и ППШ,
Упала я в алеющем рассвете,
Чуть-чуть не добежав до блиндажа…
Мы брали высоту – в неравных силах.
Но верили, что все-таки дожмём…
А небо от отчаянья бесилось,
Срываясь то метелью, то дождем…
Я видела, как сквозь тугую сырость
Зловещей черепахой плелся танк…
А перед ним с бутылкой смеси вырос
Мальчишка мой вчерашний – лейтенант…
Мы до зари сидели с ним в землянке,
И тихо вспоминали «до войны…»
Смотрели на свечу в жестяной банке,
Оплывшую как кружево луны…
Утихло пламя.
В темени чумазой
Мальчишка напоследок закурил…
Признался, заикаясь, что ни разу
По-взрослому девчонок не любил…

Струился свет в невидимую щёлку,
Душа и тело потеряли страх…
Колючую мальчишескую щёку
Я гладила ладонью до утра…
Зимой,
под Сталинградом,
в сорок третьем,
Упав на снег растрелянно-рябой,
Погибли мы в алеющем рассвете,
Но все-таки изведали любовь…

А где-то была зима.
И не было ей предела.
За март, за апрель, за май цеплялась подолом белым.
Утюжила города.
Плела бесконечность кружев.
Ноктюрны на проводах играла, вдыхая в души
Растерянность и тоску,
Мечты о щедротах юга,
О том, что цветной лоскут заклеит кусочек луга.
О шелковой бахроме на хрупких локтях черёмух,
О вереске на холме, о дроби ночного грома.
Луна растеряла цвет, и небо лишилось глянца.
И не было больших бед, чем льдов беспросветный панцирь.
Бесплодно ломились вверх проросшие в стрелку зерна.
И царствовал белый мех, давно поглотивший черный…

А завтра была весна.
И не было в ней сомнений.
Задорный неловкий злак тянулся к теплу из тени.
Прогнулся шершавый наст. Распутались нити кружев.
Ожили полоски трасс. Захлюпали звонко лужи…
И небо вернуло цвет, как будто зацвел цикорий.
На полку заброшен Цвейг, вершитель чужих love story…
Оттаяли провода.
Совпали пунктиры пульса.
Я просто сказала «да».
Ты просто ко мне вернулся…

Некстати, необдуманно, нелепо…
Закутанный в брезент до подбородка,
Под раскаленным августовским небом
Ты умираешь в зарослях солодки…
Насквозь прошитый сотнями осколков —
От пальцев онемевших до затылка…
От родины вдали, в чужом поселке,
На рыжей окровавленной подстилке…
Искусанные губы просят влаги,
Истерзанные руки безнадёжны…
Ни водки, ни воды, ни даже браги,
Лишь пахнет дымом пыльный подорожник…

Ни соли, ни росы, ни крошки хлеба…
А хочется поплыть за сизой далью —
Туда, где под невыспавшимся небом
Цветут родные розовые мальвы…
Последнее, что помнится – воронка
От грузного бесовского снаряда…
А завтра роковая похоронка
Отправится на поиск адресата…
Стандартная казённая бумага,
Свернуть бы из нее смешной кораблик
И запустить в ручей – плыви бродяга! —
А на борту, как кровью, «смертью храбрых»…
Застынет почтальонка у порога —
Раздастся крик, немыслимый для слуха…
И женщина – красавица от Бога —
Платок повяжет вдовий, как старуха…
И примет крест смиреной однолюбки,
И бабий век без радости и ласки…
А как иначе, если жмутся к юбке
Две русые девчонки-кареглазки?
Душа болит… Хоть знаешь, ей под силу
Весь мир взвалить на худенькую спину.
Вот только жаль, что на твою могилу
Ей не ходить – не ездить на чужбину…
Но будет встреча на просторах рая —
И ангелов улыбки, и молебны…
Все будет…
А сейчас ты умираешь
Под раскаленным августовским небом…

Бирюзовая гладь – отраженьем небесного глянца,
восходящее солнце, белёсого рифа колосс…
Ты стояла на взморье, и ветра холодные пальцы
серебристыми рыбками путались в прядях волос,

волны солью дышали, искрились и ластились кошкой,
рокоча и мурлыча, клубками свивались у ног,
и блестело монисто, и колокол юбки роскошной
оборачивал стан, будто шелково-влажный вьюнок.

И как будто бы в мире остались лишь море и песня —
звонкий девичий голос над сонной безбрежностью вод,
что трепещущей птицей, аркадой сияющих лестниц
по рассветной дороге, всё ширясь, летел на восход —

вдоль игольного мыса, путями дельфинов и чаек,
в край, где вечер и дождь, и маяк сквозь туманы горит,
где в кричащем порту, в грудах ворвани, сельди и чая,
расправляются мачты и парус оттенка зари,

и бликуют борта, и форштевень бестрепетной грудью
режет волны и небо, и сыплются звёзды – лови! —
и последний из рыцарей молит фортуну о чуде,
о доверчивом взгляде и вечной, как море, любви.

Жгут июльские иды, и тени безбожно мало.
Духота Ганзаплаца, за ней – суета вокзала.
В электричке до Кранца едва не купил билет,
за хохочущей парой присел на сиденье с краю,
до зубовного скрежета влезть в разговор мечтая…
Вот же конченый дурень: прошло уже столько лет.