Валентина Спирина - Невероятный март. Девять Жизней

Ко мне подошла одна девушка и спросила:

– А ты чего не читаешь?

Сказано это было таким тоном, как у Булгакова:

– А вы что, без шпаги пришли?

Я ответил:

– Не поэт, извини. Я – юрист.

Девушка надула губки и отошла в сторону. Я собрался уходить, но Артём меня остановил:

– Тогда и приходить не стоило. Самое интересное ещё не начиналось. Подожди, вот скоро лишние разойдутся, тогда и начнется веселье.

Пришлось слушать самовыражения. Одна из поэтесс буквально завыла:

На вид девушке было лет 19. И где она успела так измочалиться и надорваться? По взгляду мецената Вовы было ясно, что он горит желанием заглушить тоску юной поэтессы поцелуями, приласкать, обогреть, а возможно и проспонсировать издание сборника шедевров этого дарования.

Часа через три гости стали расходиться. Осталось семь девиц, Арём, я, четыре поэта и Вова. На столе появились коньяк, фрукты, бутерброды с икрой и конфеты. Артём пояснил, что Вова всегда поляну накрывает и остаются избранные.

Под воздействием спиртного я расслабился, да и все повеселели. Вова уже обнимал поэтессу с тампоном в ушах. Один из поэтов молниеносно напился и заснул под роялем. А вот и та девица, которая меня про шпагу, нет, про стихи спросила. Ничего, симпатичная.

– Тебя как зовут? – обратился я к ней.

– Лиза.

– А меня Александр.

– Не оригинально! – ответила она.

Неужели я ей совершенно не интересен, раз стихов не пишу и не меценат? Да и другие девушки меня игнорировали. Артём с Ольгой, подругой хозяйки квартиры, куда-то исчезли, а я чувствовал себя изгоем.

Все говорили о поэзии, снова читали стихи, а я вдруг решил не сдаваться. Понятно, что на их поле мне не выиграть. Мы пойдем другим путём!

Я подошел к Лизе и сказал:

– Ну и дурацкая у вас чёлка, мадам.

Она посмотрела на меня уже не с безразличием, а с интересом и ответила:

– Не нравится – не смотри!

А я стал нагло трепать рукой её чёлку:

– Вот так гораздо лучше.

Лиза смотрела на меня во все свои большие зеленые глаза и было видно, что моя наглость ей нравится. Мало того, все молодые поэты смотрели на меня с завистью и с восторгом. Я обнял Лизу за талию, как бы показывая этим грустным паренькам:

– Учитесь, салаги! Это вам не стишки писать!

Лиза спросила:

– А тебе мои стихи понравились?

Честно говоря, я не помнил ее стихов. Но стихи Есенина я помнил и вместо ответа прочел:

– Пой же, пой на проклятой гитаре… От коньяка во мне даже актерские способности проснулись. Представил себя эдаким хулиганом, любимцем женщин и вошёл в роль.

Домой мы с Лизой ушли вместе и поехали ко мне. Всё-таки, когда у нас в универе курс психологии преподавали, я этой дисциплиной заинтересовался и дополнительно много литературы перелопатил. Иначе сидел бы сейчас с тонко организованными поэтами, а то и стишки бы начал пописывать о том, как мне одиноко и грустно.

Нет, не зря я сходил в общество!

…« Когда не будешь ты по мне скучать… Я сожалениями страдать не буду… И вновь не стану умирать, чтоб не свершилось то, что я забуду…

Когда устанешь ты по мне скучать… собою я надоедать не буду. Мне хватит сил не обещать… того что никогда не будет…

И пусть все прошлые мгновения заставили меня молчать. Закрыв глаза, Я принимаю только избавления от тех ошибок, что не нужно было совершать…

Когда забудешь ты по мне скучать… И все эмоции угаснут. Не нужно будет всё былое теребить и вспоминать… Я знаю, что незаменимое живёт в прекрасном…

Без отрицания и боли. Без нежности и суеты. Я остаюсь собой доволен, когда я понял смысл доброты и красоты…

Когда не сможешь ты по мне скучать… закроются все двери разом. И не в одну из них не стану я стучать… Когда всё происходит постепенно, а не сразу…

Когда захочешь ты по мне скучать… не стоит громких делать изумлений, заявлений… Я всё равно не буду отвечать… За прошлое, где было много так сомнений…

На позднем фоне дней ушедших завянут заболевшие цветы… среди причин всех сумашедших, вновь не прозреют милые черты…

Когда не будешь ты по мне скучать… оставив всё происходящее в покое… Я точно буду уже знать, что делать ничего не стоит…».

Неля Ивановна ненавидела очень многое и многих, но более всего – артистов. Она так и говорила: – Артистов я за людей не считаю. Клоуны, не более того. Моя бабушка всегда говорила, что это люди второго сорта, что раньше их в приличном обществе не принимали, а лицедейство – это грех!

Правда до революции рабочие, крестьяне, и даже большинство купцов, тоже в высшем обществе приняты не были, равно как и портные, повара, садовники и дворники, а Неля Ивановна была работницей склада, а не графиней или маркизой.

Ненависть к актёрам в женщине была даже как-то подозрительна. В силу профессии и образования, актёры были людьми начитанными, чего нельзя было сказать о Неле Ивановне, которая в жизни прочитала только кое-что из школьной программы, да и то из-под палки.

Подруги Нелю Ивановну подначивали: – А как же Никита Михалков, Андрон Кончаловский?

– Да их дед у моего в деньщиках бы служил! – вспыхивала Неля Ивановна, хотя никаких оснований на то не имела. Оба деда женщины были из простых рабочих.

– Эк Нельку-то забрало! – судачили подруги. – И с чего бы это?

А старинная подруга Нели Ивановны, Вера Павловна, причину такой зациклинности знала дополинно: много лет тому назад

хотела девушка Неля стать актрисой, да её в институт не приняли за полным отсутствием мало-мальского таланта. Да ещё самая большая любовь её жизни, красавчик Петя Петров, от Нели к актрисе ущёл.

К тому же очень раздражали передачи по телевизору о красивой и весёлой жизни актёров, раздражало то, что ровесницы Нели Ивановны, актрисы, выглядели лет на 15 моложе и одевались в десять раз лучше.

Но Вера Павловна тайны хранить умела и на эту тему не распространялась, хотя сама прекрасно понимала, что причина ненависти Нели Ивановны к актёрам называется чёрной завистью.