Виктор Брюховецкий - Белый лебедь

И шум винта, и пенный след за лодкой,
И в тростниках иконная вода,
И я, идущий легкою походкой
Из тьмы веков неведомо куда.

Ольха в косыночке из ситца желтым-желта.
Стряхнула ранняя синица печаль с куста.

Гуляет солнце стороною, и с ветерком
То плесенью пахнёт грибною, то холодком.

Сосед с утра огонь разводит и говорит,
Что вот копна сухая, вроде, а не горит.

Он под копну с сухой ботвою сена гребет,
И зажигалкой фронтовою скребет, скребет.

А ветерок дымком играет и так, и сяк.
А за рекою в небе тает гусей косяк.

И крестовик в тоске махровой ловушку вьет,
И смотрит, как бадьей дубовой журавль бьет

О сруб, дождями побеленный, а сруб гудит,
Что стопка нам под гриб соленый не повредит.

Утро свечкой взошло. Воздух свеж и духмян.
Шмель – заречных просторов седой пилигрим —
Залетел в палисад, все цветы перемял.
Он не просто их лапал, он шлялся по ним.
Вытворял, что хотел!
Волосат и могуч,
В соболях словно князь, он гудел, он урчал!
Несказанно хорош, он светился, как луч,
И не просто светился – тепло излучал.
У соседского клена стекало с плеча,
Он плескался листвой, золотишком сорил,
И петух, острой шпорой о шпору бренча,
Выступал из сеней и за жизнь говорил.
Говорил, что в полях дозревают хлеба,
Что в хозяйских подвалах бушуют меды,
Что у старой коровы отвисла губа,
А колода суха – не напиться воды,
Говорил, что пора отворять ворота,
Говорил, что грядут суматошные дни,
Что с востока такая идет духота,
Что не будет спасения даже в тени.
Янтарями сверкал, громко крыльями бил!
И от этого шума, от крыльев, от шпор
Новый день, занимаясь, туманы клубил
И катил их к подножью синеющих гор.

…но негаданно нежданно
Повернешь, а за углом
Дворник листья из тумана
Выгребает помелом.

Он медведя с тетей помесь!
Он огромен, он хорош!
У него заткнут за пояс
Самодельный острый нож!

Он листву смахнет с беседки —
Листья ссыплются гужом,
Он сухие срежет ветки,
Полюбуется ножом.

И всё крутит, и всё машет —
У него довольно сил,
Он с утра наелся каши,
Горьким луком закусил.

И теперь, сгребая листья,
Говорит он: «Вот ужо
Будет в сквере чисто-чисто,
Будет людям хорошо.

Будут люди каблуками
Выговаривать, как петь,
Будут звонко сапогами
На всю улицу скрипеть!»

Перепаханы пашни. Поля,
Отработав, желали покоя.
Голубела пластами земля,
И машины, натруженно воя,
Отъезжали с утра на восток,
Чтоб вернуться успеть до обеда…
А потом появился росток
Удивительно нежного цвета.
И ростки потянулись.
Ростки!
А потом зеленя зашумели,
И над темною лентой реки
Дождь повис и висел две недели.
Самосадом чадило село,
Дым катая по выгнутым крышам…
И однажды проснулись…
Светло!
– Эй вы, сонные! Слышите?
– Слышим!..
Заскрипели полозья саней,
И в потоках морозного пара
Запряженных игреневых пара,
Превращаясь в небесных коней,
Опьяненная лётом и бегом,
С облаками смешалась и снегом.

Снег упруг. Дорога ровная.
Ночь на убыль и луна
На бок валится. Огромная!
Словно сталь, обнажена.

Скрип да хруст, и звездно светится
Синий наст, и на сто верст
То исчезнут, то пригрезятся
Россыпи медвежьих звезд.

До бела отмыты, начисто!
И средь бликов и теней
Волчий глаз в чапыге прячется,
Изумруда зеленей.

Не храпи, моя каурая.
Надо будет – послужу.
Я твоею конской шкурою,
Как своею, дорожу.

Порох сух, имею право я…
Право каждому дано
Постоять за дело правое,
Если требует оно.

Вот и снова весна!
Ну, а как же иначе?
С тонким льдом на заре,
С темным снегом в логах.
Протираются стекла и ставни на дачах,
Убираются ржавые листья в садах.
По утрам над рекою клубятся туманы,
И при виде оттаявшей черной земли
Очищаются души, врачуются раны.
А на север летят и летят журавли.
Я им вслед посмотрю и на миг онемею
От сознанья того, что в кругу бытия
Разлюбить эту жизнь я уже не сумею.
Я – причастен.
И в этом удача моя.

Стукну в створки окна, и запахнет весной,
И замру я, услышав, как гуси кричат…
Почему – надо мной?
Почему – по ночам?
Может, это – меня? Может, это за мной?

Я согласен – а что! – в два крыла отдохнуть
Над огнями России, над черной водой.
Под звездою Полярною ляжет мой путь,
И окончится путь – под Полярной звездой.

Встань, окно распахни!
Пусть весна входит в дом,
Пусть стучит в подоконник сырая ветла.
Я не стану жалеть о решенье таком,
И согласен лететь.
Дайте мне два крыла!

Распахнется окно на зарю.
Здравствуй, день!
Здравствуй, жизнь!
Здравствуй ты…
Вдоль тропинки, под стать янтарю,
Кто-то ночью рассыпал цветы.

И лежат они в форме колец
На земле обнаженной, живой.
Звонко пробует горло скворец
В тополях над моей головой.

На деревьях еще ни листа.
Ветви частые словно вуаль.
И до самых предгорий чиста
Предрассветная ранняя даль.

Словно светом промыта она —
Дивным светом! – до самого дна!
И нисколько не портит ее
Крик ворон и само воронье.

Май окончен. Целуясь, голуби
Это знают. Вот и воркуют.
В парке липы, уже не голые,
Пахнут свежестью и кукуют
За околицей две бездетные,
Намекая, мол, вот, случается,
И три Золушки, в драп одетые,
От автобуса к избам чалятся.
Накупили нарядов – поровну:
Жемчуга всё, оборки-кружевца…
И чернеют на крышах бороны.
И два аиста в небе кружатся.

Синим утром в лесу пьет кукушка росу.
Пьет росинки с листа. Пьет с любого куста…

Влажен каждый листок, что ни лист, то глоток…
А когда за холмами забрезжит восток,

Встрепенется кукушка, замрет на суку
И отчаянно тихо уронит «ку-ку».

И на этот сигнал, что плывет, невесом,
Отзовутся кукушки соседних лесов.

Поплывут эти звуки, звеня и маня…
И годами кукушки окружат меня!