Виктор Брюховецкий - Острый угол

…и музыкою сфер, и сумеречной мглою,
И сусличьей норой с капканом и флажком,
И космосом с его космической золою,
И снежною крупой, и пенным свежаком…

Я думал – это быт, а оказалось – небо,
Я думал – это прах, а оказалось – быт,
Я думал, что я был, а оказалось, не был,
И, значит, я не жил, и, значит, не убит.

Но я еще приду и этот мир открою,
С его большой рудой, с гаданием сорок,
С задумчивостью рек, с его землей сырою,
С колодцем у скрещения дорог.

И кто б ни говорил, ни тыкал воздух пальцем,
Ни теребил пеньку для будущей петли,
А я уже иду неузнанным скитальцем
По огненному ободу земли.

В небе России звезды…
На башнях кремлевских звезды…
На обелисках звезды…
Слежу ли ночью за зарницами,

Смиряю ль у Кремля свой шаг,
Иль затихаю над страницами
Былых сражений и атак —
Всё верю:

Будут страны созданы
Подобные отчизне, но
Такую же с такими звездами
Нам повторить не суждено.

Я не верил, что так случается,
Думал – горе не для меня.
А теперь оно рядом качается
Посреди голубого дня.

Подошло и как водится издавна,
Как от прадедов повелось,
Посмотрело в глаза мои пристально
И моею бедой назвалось.

Коль моя беда – это счастье твое,
Как бы ни было жаль потерь,
Я приму ее, я приму ее,
Пусть проходит, не заперта дверь.

То ли был он, то ли не был,
Иль приснился мне с годами
Этот край с огромным небом
И высокими хлебами.

Там от рос немеют ноги,
Там средь зорь июльских полных
Из овсов к большой дороге
Не спеша бредет подсолнух.

В том краю под вечер летний
На конях мне не кататься,
И мальчишкой семилетним
Не водить коней купаться.

Только помнить вечер ясный,
Берега с густой осокой,
И коней огромных красных
Над осокою высокой…

Ветром ей обломило запястья,
Боль такая – не выплакать слез.
Закачала кудрями несчастная,
Кровью ягод обрызгав откос.

Не с того ли по небу, что хмурится,
Разгоняя дожди сентября,
К ней спешит по распахнутой улице
И под ноги ложится заря.

Рожь не убрана, рожь не скошена,
Белым инеем припорошена…
В августовский день, когда синь кругом,
Выходила мать провожать его.
Говорила мать: «В свой родимый дом
Поскорей вернись на коне гнедом,
Я молить Христа буду каждый час,
Чтоб тебя в бою он от смерти спас…»
На заре-заре, в августовский день,
Под конем гнедым затрещал плетень.
Зычно гикнул сын, только пыль пошла,
От родного вдаль полетел села.
У дороги мать грустной ивою
Крестит путь рукой торопливою.

День проходит, два. Месяц колется.
У иконы мать богу молится,
Но молитва та, что молилась мать,
До Христа тогда не дошла, видать.
Слишком много их было в этот год.
От речей хмельных забродил народ,
Кувыркались дни, дни суровые,
Кто за старое, кто за новое.
И в один из дней с белой заметью
Распрощался сын с прошлой памятью.

Налетел казак с клинком на всём скаку —
Словно маки распустились на снегу,
И январский стылый ветер снеговой
С них развеял лепестки по мостовой.

Не дошла, видать, молитва, не дошла,
Заплутала у родимого села,
И до вечера в глумливую пургу
Сыто каркали вороны на снегу.

Плачет ветер на юру,
Стонет ворон на ветру,
И завьюженным крылом
Бьется к матери в окно:
«Ты не жди его зимою,
Ты не жди
Ни весною
И ни в летние дожди,
Не вернется он ни сеять, ни пахать,
Не присядет он от поля отдыхать
На крыльцо, когда струится звездный свет,
Ничего ему теперь дороже нет,
Чем пуховая холодная постель,
Да январская гулливая метель».

«Ах ты, ворон-сыч,
Ах ты, божья тварь!
За свое опять,
Как и прежде, встарь!
Я не верю, нет,
Он вернется в дом
С саблей вострою
На коне гнедом!»

«Не вернется в этот дом он никогда.
Его кости смоет талая вода.
Ни с закатом не придет, ни на заре,
И ни в этом, ни в другом календаре!..»

То ли светит день, то ль стоит темно,
Мать глядит, глядит за село в окно;
На закате дня, по росе – в рассвет —
За село ведет материнский след…

И годам лететь,
И ветрам плясать,
У дороги мать
Будет сына ждать,

Озаряя даль
Прядью сивою,
Вербой-ивою
Сиротливою.

Ветром высосаны колки,
Дождь зарылся в зеленя.
На обочинах проселка
Пухнет черная квашня.

Под заброшенною хатой
Зябнет стая голубей.
У коня в хвосте кудлатом
Зреет высохший репей.

Вдоль притихшего болота
Мокнут в дреме камыши,
И вокруг – до горизонта —
Хоть в бинокль! – ни души.

Лишь порою над лугами
На неубранную рожь
Тянут утки табунами…
И не хочешь, да заснешь.

И случится такое: обойдя полземли,
С подорожной сумою я, усталый, в пыли,
Навидавшийся лиха за тяжелый свой путь,
К дому отчему тихо загляну на чуть-чуть.
Я приду на рассвете, когда сны на краю,
Чтоб не видели дети неудачу мою.
…Те же ставни резные, те же двери в сенях…
Но чужие, чужие встретят люди меня.
«Ты откуда, прохожий, в нашем древнем роду
Не случалось похожих на такую беду,
Всё у нас – слава Богу, всё у нас ко двору.
Вот – испей на дорогу, и ступай подобру.
Уходи поскорее. Будь здоров и прощай,
Нам котомкой своею детвору не смущай».
И протянут искристой, в деревянном ковше,
Той колодезной, чистой, что пивал я уже.
Спросят: «Сладко ли пьется?.. Как водица на вкус?..»
А вода из колодца, где калиновый куст,
Что в углу, в огороде, у сухого плетня!
Стану пить я и, вроде, – кто-то помнит меня,
Кто-то знает, что жил я,
Верит, что я живой,
Что вовек не дружил я с нехорошей молвой,
Что, скитаясь за далью, милой родины вне,
Жил измучен печалью по родной стороне.