Татьяна Брыксина - Две Анастасии

Боже, как государства похожи!

Не янтарём пчелиных сот
Наполнить лакомое блюдце,
Но отыскать осиный мёд,
Когда осенницей пахнёт
И колеи с пути собьются.
В сенную ригу, в царство ос,
Где старый серп в застреху врос,
Где сноп к снопу – камыш на крыше,
Всенепременно сунуть нос,
Опаски собственной не слыша.

По малой капле, по чуть-чуть
Вытягивать губами сладость
Из камышин, боясь вдохнуть
Осу… И таинство, и жуть,
И обжигающая радость!
Ценой сладчайшего глотка,
Горчащего полуглоточка
Понять, что жизнь наверняка
И в редкой сладости горька
Тому, кто в яви одиночка.

Закрыть глаза, припомнить дух
Репья, татарника, шалфея,
Всей сутью обратиться в слух —
А вдруг оса? А вдруг? А вдруг? —
От грёз медовых соловея.
Но горек мёд осы, как тишь
Дописанной в мученьях книги,
А ты всё грезишь и не спишь,
Всё ищешь, дёргаешь камыш
Давным-давно сгоревшей риги.

Когда судьба меня домнёт
В каландрах мелкого измола,
Душа отправится в полёт —
Уставшая от произвола
Чиноподобной мелкотни,
Домоуправства, домостроя,
Шишей безграмотных… Они
С рожденья одного покроя!
Удел, наверное, такой:
Не жизнь – сплошная шлаковата!
Но вот – душа…
Найдя покой,
Она уже не виновата,
Коли покаялась в пути —
Такая лёгкая в полёте…

Прости нас, Господи, прости
За непотребство нашей плоти!

Было братство и было гадство —
Как у всех…
Не меды пила! —
Соль копила и всё богатство
До солиночки отдала.

Не юродство судьбы – сиротство
Распахнула на белый свет…
Сходство есть,
Но какое сходство,
Коль и в зеркале правды нет?!

Если б детство, а не соседство
С лютой лютостью —
Мачех рать! —
Может, было б моё наследство
Слаще соли… Да где же взять?

Что болело – о том и пела:
Лето, осень, зима, весна…
Бог не выдал —
Свинья не съела,
Оказалось, что всем нужна!

Всё вкусила, за всё спасибо,
Злу особенно —
Учит жить.
Жилкой слёз соляная глыба
В золотую уходит нить!

В самовязных шапчонках,
В болоньевых куртках
У подъезда сидят
Маривановна с Шуркой —
Так зовут во дворе
Неразлучных соседок,
А у них что ни день —
Разговор напоследок.

В коммуналке с войны
Жизнь, как срок, отбывают,
Не семейно живут —
Бабий век доживают.
Замуж так и не вышли, —
А бусы носили! —
Просят всех – положить их
Могила к могиле.

Я гляжу из окна,
Из-за тюля и ситца
На простые,
Тоской опалённые лица…
Чем-то горьким в глазах,
Только суше и строже,
На семь мачех моих
Две подруги похожи.

К ним обменщики лезут
(Квартира на третьем!),
Не стесняясь завидовать
Женщинам этим.
За «еврейский» этаж,
За окошко на Волгу
Предлагают не новую,
правда,
Но «Волгу».

Эх, как сядут на «Волгу»,
Нажмут на педали —
Мариванну да Шурку
Только здесь и видали!
По России покатят,
По снежной остуде —
Посмотреть, как живут
Новорусские люди.

То-то будет чудес!
Но… чудес не бывает:
Не квартира, а жизнь
У подруг убывает.
Комнатёнки оплатят,
Остатки прикинут,
Из комодов молчком
Платья смёртные вынут.

Одним – вековые напасти,
Другим – как за отчую пядь,
Над сахарной косточкой власти
В глухой обороне стоять…

Какие несхожие доли!
Нагими явившись на свет,
Мы ищем по собственной воле
Родительской участи след.

Лишь изредка в муках рассвета,
Как будто и выхода нет,
Крестьянка рожает поэта,
В барыги уходит поэт.

Но всё возвращается в русла
Не нами придуманных рек:
Лишь пивом становится сусло,
Лишь паром становится снег.

Убожество судит убого,
Шельмец не снимает креста, —
В людской иерархии строго
Поделены кем-то места.

Заснуть и уже не проснуться! —
Счастливейшее бытиё.
И рюмку поставят на блюдце,
И хлебом прикроют её.

Песни выцветших лет,
Листопадом упавшие в ноги —
Вот и всё нажитьё,
Не считая родимых могил…
Все дорожки стекаются
В русло последней дороги,
И попятить её
Ни желания нету, ни сил.

Но в бредовом, как сон,
Неумолчно звучащем напеве
Слышен голос любви,
Голос матери юной моей…
О, ответь же ты ей,
Сероглазой погубленной деве,
Мукой мук за меня
Ты ответь ей, жалкун-соловей!

Пусть узнает она,
Чистым сердцем сияя в тумане
Над юдолью земной:
День – забвение,
Ночь – забытьё, —
Как на свете жилось —
Не цвелось её девочке Тане,
Как Татьяне живётся
Без тихой защиты её.

Мой соловушка вещий,
Добавить ли к слову привета,
Что по срокам земным
Я две жизни её прожила?..
Отгорела весна,
Бабьим веком кончается лето,
Руки тянутся к небу,
Как два журавлиных крыла…

С порванными снастями,
С горестными страстями,
Вся на мирском виду —
По временам и датам,
Как по мосткам горбатым,
Всё медленнее иду.

В мире, где беды метки,
Штили бывают редки —
Ветер и ветер в грудь…
Перед путём последним,
Перед крестом наследным,
Господи, дай вздохнуть,

Дай мне хотя бы вспомнить
В жути казённых комнат
Кроткие лица тех,
Кто на воде и хлебе
Жил и не видел в небе
Неодолимых вех.

В тихости их старенья
Не было ни боренья
С ближним за право слыть,
Ни ледяной пучины,
Жаждущей без причины
Берег волной накрыть.

Нелюди мы и люди —
Судим друг друга, любим
И ненавидим…
Что ж,
Слабы и те и эти,
Правдой на белом свете
Не одолеешь ложь.

И, подбирая снасти,
Просит душа не власти
Перед концом пути —
Веничком на крылечке
Снег обмести да к печке
С благостью подойти!

Туман, и туман, и туман,
Февральская мутная мгла.
Отец не поднимет стакан
Гранёный
второго числа,
Не выйдет в сутулом пальто
Из дома, надев ордена…
Он выпил последние сто
В иные уже времена.
Иная за дверью страна,
Иные борьба и гульба…
Его пощадила война,
Да не пощадила судьба.
Я помню: лет двадцать тому,
Поднявшись пешком на Курган,
Он так и не понял, кому
Налить поминальный стакан.
Поставил бутылку под куст,
Заплакал…
И вот – никого!
Стакан сорок третьего пуст,
И нету отца моего.