Татьяна Брыксина - Две Анастасии

Апельсиновых лун понавешу вокруг,
Серебром застелю окоём,
Чтобы ты не жалел, мой изменчивый друг,
О январском подарке своём.

И когда заструится дымок из трубы,
Заискрится морозная вязь —
На заснеженной лавочке нашей судьбы
Я две буквы сплюсую смеясь.

Ты слеп! – не видишь янтаря
В шершавости смолистых сосен,
Не понимаешь февраля,
Напоминающего осень
Дождливой сыростью аллей
С афишей прошлого сезона,
Но тянущего с тополей
Эфир весеннего озона.
И я тебе не протяну
Смолинку нежности янтарной,
Чтоб не подчёркивать вину
Незрячести элементарной.
Ты сам прозреешь в феврале,
Затосковав душой несносной
О нежности и янтаре
В издёрганности високосной.

Жёлтый цветок в придорожной пыли,
Серая, талая прель —
Мерклые краски холодной земли
Отогревает апрель.

Зимний мотив и весенний мотив
Так уязвимо-тихи…
Мятной микстурой таблетку запив,
Отогреваю стихи.

Ты, позабывший, какого числа
Праздник Татьянина дня,
Плед распахнув на четыре крыла,
Отогреваешь меня.

Кто там звонит в безответную дверь?
Чья это супится бровь?
Чтоб не заплакал с порога апрель,
Отогреваем любовь.

Отогреваем за тихим столом
Путь торопливых потерь…
Не торопись, не лети напролом
В лето, минуя апрель!

Июнь крапивой зарастёт,
Завяжет вишни узелками,
И будет пахнуть первый мёд
Ромашками и васильками.

Налипнет жёлтая пыльца
На пальцы, сладкие от мёда…
Ты позовёшь меня с крыльца
В хмельную зелень огорода…

О этот зной из-под ресниц —
Калмыковатый, острый, жгучий!
Я покраснею до ключиц
И засмеюсь на всякий случай.

Букетом дивных сорняков
Затмится синь, и, словно луни,
Льняные крылья облаков
Нас убаюкают в июне.

Когда бы не змеи – траве и цветам
Доверила б сон мой, печаль и усталость,
Но змеи тревоги ползут по пятам…
Бежать без оглядки – да сил не осталось!

Бежать без оглядки? Не надо! Не смей!
Сама уподобься траве шелестящей,
Пока заклинатель неслышимых змей
Играть не начнёт на волынке блестящей.

Пока змеелов свой холщёвый мешок
Удавками зла не набьёт под завязку,
Иди осторожно, пусть каждый шажок
Походит на музыку или на ласку.

Иди и не сетуй, что колко ногам,
Что шаг черепашьего шага не шире…
Вот так и прочтётся судьба по слогам
В цветущем, змеино кусающем мире.

Неслышимый ковчег
Плывёт… Он не вернётся…
А в мире новый снег
По-старому зовётся.

Приходит новый век,
Но каждый миг – утрата,
А призрачный ковчег
Уходит без возврата.

В небесной вышине
Ковчегу безопасно,
А в мире, как во сне,
То пасмурно, то ясно.

Иное бытиё
Водой сюда прольётся,
Но капелька её
Слезой не назовётся.

Все слёзы на земле!
И лишь они восходят
Туда, где сны во мгле
Святой ковчег находят.

Плыви, ковчег, плыви,
Легко доверясь Богу,
Но странников земли
Не торопи в дорогу.

Дождись, пока ладонь
Сама не выдаст душу,
Не превратит огонь
В спасительную сушу.

Иссушающи летние полдни, и всё ж
Перед жизнью реки быстротечна жара…
Не бросай меня, август,
Ещё потревожь,
Поволнуй золотые мои вечера.

Схолодеет вода, обомлеют ступни,
Станет звонкой и чистой прибрежная рябь…
Догони меня, август,
К причалу верни,
Тетиву неизбежной разлуки ослабь.

На трамвайчик речной кинет сходни матрос,
Потускнеет закатного солнца анис…
Научи меня, август,
Прощаться без слёз,
Без покорного стона вослед «Оглянись!».

Будет долго кипеть винтовая волна,
Будут плыть берега, словно тени во сне…
Я люблю его, август,
Но я не вольна
За любовью бежать по кипящей волне!

Половецкие пляски раскосых ночей —
То гроза во всё небо, то ливень над садом,
Глухо падают яблоки в мутный ручей,
Руки льда холодней, кипятка горячей,
И душа зависает меж раем и адом.

Это август! – Не ворог, не ворон, не вор…
Я сама заманила лихого гостёчка —
Пусть уводит меня хоть в калмыцкий шатёр,
Хоть на съезжий базар, на последний позор, —
Лишь бы не солгала августовская ночка.

И окно занавешу, и яблок в подол
Наберу, не шарахаясь молний и грома.
Будет облаком плавать по комнате стол,
Будут яблоки биться о вымытый пол
И ежи топотить по дорожке вдоль дома.

Кто уйдёт, кто вернётся – загадывать зря!
И в тоске не насуплю шмелиные брови…
От июльской светлыни до лун сентября
Прогорит эта ночь, и очнётся заря,
Словно брошенка, губы кусая до крови.

На прощанье темно и пристально
Посмотрел – не его беда,
Что шуршат августовской лиственью
Дождевые мои года.

Я уже под зонтом не выбегу
Окликать, обещать весну,
И заслугу мою, и выслугу
Гневной пригоршнью не плесну.

Оба знаем все чёты-нечеты
Вольных слов и невольных пут…
Ближе к осени ветры-кречеты
Всё суровей крылами бьют.

Ни луча за межой безлунною,
Ни следа в дождевом саду.
Август… Август… А сердце юное,
Вот и мается, как в бреду.

По колкам, по колкам, по колкам —
Ничего, кроме листьев, не вижу!
Божий мир доверяет рукам:
Не обидишь, мол?
Нет, не обижу!

Тополёвник, дубняк, березняк…
У людей тяжелеют корзинки,
А в моём саквояже сквозняк, —
Но какой листопад по низинке!

Вот осинник пошёл!
Как дрожит
Лист осиновый – меленько-мелко…
На боку мухоморец лежит —
Рыхлый, рыжий…
Не гриб – переспелка!

Вновь берёзы и вновь тополя…
Говорят, здесь бывает рядовка.
У попутчиков по два куля,
У меня в саквояже нулёвка.

Ужик юркнул в расщелину…
– Брысь!
Дождь пошёл, потускнела поляна…
Со стоянки, где все собрались,
Близким эхом несётся: «Татьяна!»

И машина уже завелась.
Лист шуршит под ногой, как бумага…
– Здесь я, здесь!
– Слава Богу, нашлась!
Подставляй саквояж, бедолага!