Марина Комаркевич - Буквы и линии

Сшей мне тряпочное сердце
Кривоватое слегка.
Сшей мне тряпочное сердце —
Два волана три шнурка.

Я на шелковую ленту
Стану сердце надевать,
Станет сердце понемногу
Горевать и тосковать.

Станет стыть и ужасаться,
Забредая в интернет,
Станет часто сомневаться
Про «живое или нет».

Будет ныть оно, герою
Верность дальнему храня,
Вот такое вот смешное
Будет сердце у меня.

А когда играть достанет
В эту глупую игру,
Я сниму его украдкой…

И, наверное, умру…

Свой долг не слить на чужие плечи,
Сижу – затекла нога.
Но вот он! Вот он! Плывет по речке
Труп моего врага!

Плывет, глядит, излучая жалость,
Ему-то уже легко.
Советует: «Ты бы хоть искупалась,
Водичка, как молоко.

Я ценный совет отпускаю редко,
Доверься хоть раз врагу,
Пускай враги твои плачут, детка,
Скучая на берегу».

И кроля брас у него не хуже,
И дразнит меня – Давай!
Поди, заплачет, но мне-то нужен
Не он, а речной трамвай

Котик, изыди.
Что ты мурлычешь?
Всех убаючишь,
Гостя накличешь.
Гостя накличешь,
Ой, горемыка,
Сам не захочешь
Дальше мурлыкать.

Если к брату добёр бобёр,
То и Бог до бобра добёр —
Не пускает на воротник,
Позволяет жить до седин.
Пусть под старость ость не густа,
Не угрызть резцам деревца —
Но хорош и мудёр бобёр,
Всем иным бобрам – господин.

И жуют бобрята кору,
И мешают с вином – бобру.
А бобрихи блюдут бобра,
Чтобы в нём не жила блоха.
И блестит в седине бобра,
Как луна на воде – искра,
И при нём хороши бобры,
Ни одна бобра – не плоха.

А охотник не бьёт бобра —
Больно нужен лысый бобёр,
Он видал, как бобёр живёт,
Он искал бобра по лесам.
И обидно ему от дум:
Отчего не кум мне бобёр,
Отчего не бобёр мой кум,
Почему не бобёр я сам?

Ночь приближается. Время все ближе.
Всюду, поверить пугаюсь, но вижу
Знаменья и знаки,
Ирис, индиго и пурпур, и плазма, и лава,
И пена, и свет разрывающий зрак,
Разверзающий взмах
Расцветает во мраке.
Звезды ли падают – знаю,
Стучится ли ветер в окно – осязаю движение, знаю
И чувствую – скоро,
Мне страшно и томно.
Шорох крыла ли плеснет или что-то блеснет
За пределами зренья, как свет из-за шторы
В строении темном.
В темном строении, в арках – все знак —
Они тянутся к небу, свисают с небес
На плетях виноградных,
Они шепчут – я знаю – о том, что пройдет через своды,
Уверенной поступью мерно пройдет
В коридорах прохладных.
Вот оно, вот – он беззвучен, безлик,
Бестелесен, невидим, неслышим,
Без ангельских слез,
Без подземного гула —
Первый шаг, виноград всколыхнулся,
И все всколыхнулось во мне,
Сердце грохнуло в бубен, и быструю песенку кровь затянула.
Вот второй, уже ближе. Как близко!
И третий! И, что там
Возникло, клубится —
Вереница шагов, вереница ударов в груди
И бессмысленных слов вереница,
Моих оправданий —
Я их лепечу,
Но уже возникает из тьмы,
Вылепляется, тянется, зреет во мраке рука,
И не светится, нет, но видна, потому что вот так появилась,
Она все отчетливей, рвет виноград, расчищает пространство и пишет на темной стене…

«Я – твоя социоадаптация!
Где твоя диссертация?
Ты почему не замужем
За кем-нибудь уважаемым?
Книги писать прекрасно, но
Надо издать их заодно.
Что ты на месте топчешься,
Создай свое место в обществе.
Связи с людьми, их мнения —
Суть жизнеустроения,
Девочка, просеки момент —
Society is environment!»

А я ей в ответ говорю: «Виноград оборвала ты, чудо Господнее, дура…»

Когда помрет мой старый кот
Предамся я разврату,
Жевать с котлетой бутерброд
Не стану воровато,
Ах, на диване – как в раю,
Лежу – котлету достаю,
(завидуй, брат Исайя)
И медленно кусаю.
Нарежу сыр и так и сяк —
Ну, чем не ода блуду? —
А черный бархатный пиджак
Забуду… где забуду.
Везде ковры, вокруг цветы,
(Извольте – фикус на пол)
И не в стенном шкафу зонты,
И на свободе шляпы.
А я сама? А что со мной?
Невинней безмятежных —
Я буду старой и смешной
В кудрях лилово-снежных.
Я буду капельку дрожать —
Ведь кожа, как бумага,
Пижаму путать и пиджак
И верить, что сосед – дурак,
Но Бог рассудит всех и всяк,
А до небес – два шага.
Всегда два шага до небес,