Виктория Багинская - Народные песни и пословицы крымчаков

© В. И. Багинская, 2003, сбор фольклорного материала и перевод его с крымчакского на русский язык

© В. И. Багинская, 2003, художественное оформление

© А. А. Багинский, 2003, в главе «Традиции продолжаются» – рубаи

Электронная версия создана по изданию:

Багинская В. И.Народные песни и пословицы крымчаков. – Краснодар, 2003. 128 с., илл.

ISBN 5-93499-082-9

Памяти родителей моих

Веры Петровны и Ильи Яковлевича Гурджи

посвящаю

Виктория Багинская (Гурджи)

«…Идите, – сказала женщина благообразного вида, – я посмотрю Вашу малышку». Они ехали вместе от самой Керчи. Мама дала ей годовалую Еву. Потом взяла за руку старшего сыночка, шестилетнего Борю, и вошла в здание вокзала…

Когда они вернулись через 10 минут к тому месту перрона, где оставили свои вещи и маленькую Еву – «доброй» попутчицы не было… Раздался свисток – поезд тронулся и стал набирать скорость… Вслед за уходящими вагонами бежала мама с душераздирающим криком… Это был 1921 год. Страшное время. Голод погнал многих на благодатные земли Кубани. В Крыму свирепствовала ещё и эпидемия холеры. Отец уехал на заработки (ему повезло: он устроился в Краснодаре в «Коллективе безработных обувщиков», где сапожники делились между собой полученными заказами) и звал теперь всю семью… Семья навсегда оставляла Крым…

Мама ехала с двумя детьми… Еву украли на вокзале в Ростове… Не будь у малышки великолепных, запоминающихся золотисто-каштановых пышных кудрей, мама так и не нашла бы свою крохотную дочь. Изо всех сил мама бежала вслед за уходящими вагонами и исступленно кричала. В окне одного из вагонов она увидела золотистую головку Евы. Люди поняли, отняли ребёнка, остановили состав, вернули маме её дитя…

Только теперь, крепко прижимая девочку к груди, мама вспомнила о старшем сыне – Борисе, оставленном ею на перроне…

Вот так мои родители перебрались на Кубань. Нас – младших – ещё не было. Все мы родились здесь и живём в Краснодаре всю жизнь.

Но не исчез, не высох в нашей семье родник родной речи. Все мы с младенческих лет владеем двумя родными языками: русским и крымчакским. По национальности я – крымчачка. Крымчаки – древняя, очень малочисленная никем не изученная тюркоязычная народность Крыма. Нас всего в мире около пятисот человек (в том числе в Крыму – на исторической родине – 204 человека).

Когда в 1983 году мы побывали на встрече с крымчаками – ветеранами Великой Отечественной войны, всех присутствующих поразило наше отличное знание крымчакского языка и фольклора, которые так бережно сумела сохранить наша семья, живя далеко от Крымской земли. Тем более что мы в Крыму никогда не жили. «Это – как не тронутый временем живой островок», – говорили ветераны. Песни, пословицы, поговорки, притчи крымчаков сохранились у нас в своей первозданной красоте…

Об одной из песен, о той, которую мама пела над нашей колыбелью, хочу сказать подробнее.

Но сначала об уроке «Мамина колыбельная»…

…Наш класс – интернациональный. Когда поднимается из-за парты Асхад Тлепсук или его брат Махмуд, латышка Валия Венитулис, украинка Галина Калиниченко, армянин Сурен Авакян или братья татары Рахматуллины – не требуется никаких рекомендаций: русые, чёрные, ярко-рыжие причёски и косички говорят за себя. Когда провожу специальный урок поэзии современных поэтов или устного народного творчества, в классе наравне с русской звучит адыгейская, армянская, белорусская, украинская, татарская речь.

Вот один из таких уроков. Мы назвали его «Мамина колыбельная». Накануне попросила ребят записать песню, которую пела (а, может, и сейчас ещё поёт) мама детям на сон грядущий. Сначала возник неизбежный смех, оживление, которое вскоре сменилось глубоким раздумьем. По застывшим позам поняла, как это их всё же взволновало: мамина колыбельная, тёплые, ласковые слова, тихая, задумчивая мелодия…

И вот – урок. Один за другим рассказывают о маме, о её песне. Кто читает по записи, кто говорит наизусть, а кто-то даже попробовал тихонько напеть – все вслушиваются, принимают, как должное. Вечерние сумерки заглядывают в распахнутое окно – тихо, торжественно… Только слышится:

«Спи, усни, мой медвежонок…»

(латышская народная песня);

«Спи, мамина травинка,

Все дети крепко спят…»

(аварская колыбельная);

«Месяц над нашею крышею светит.

Вечер стоит у двора.

Маленьким птичкам и маленьким детям

Спать наступила пора…»

(русская).

Но вот неугомонный и решительный во всём Асхад вскидывает руку: я скажу! Вызываю к доске – встал, вытянулся в струнку и… заговорил речитативом. Плавно и гулко рокочут слова незнакомой песни. Класс притих, завороженный, хотя никто не понял ни слова: поёт-то он по-адыгейски. Но что-то в этом клокочущем звучании тревожит, возвышает душу. Умолк Асхад, перевёл дыхание. Прошу его: «Расскажи по-русски, о чём ты пел». «А это, – говорит, – значит, что орёл взлетел над морем и носится над волнами среди чёрных туч…» Увлёкся мальчишка переводом, а я слушаю и изумляюсь: да ведь это же Максим Горький! Моим-то шестиклассникам невдомёк: они ещё не знакомы с «Песней о Буревестнике». Асхад нам представил не что иное, как вольный перевод сначала с русского на адыгейский, а теперь вот снова с адыгейского на русский. «Широко раскинулись могучие крылья птицы, стремительно взлетает она над волнами, зовя бурю…», – так перед моими учениками впервые встал образ Горьковского Буревестника…