Михаил Гиршовский - 2019. Сочиненное и найденное

А выжив оттуда, откуда не знаю,
Ах нет, там не плохо, не знаю и хорошо ль,
Стараюсь понять простыми словами,
Что ж это, всё-таки, такое?

Наверняка тем, кто ест грибы и курит кальяны,
Это желанье известно, а не один только кайф.
А лучше всех это чувство знают
Закрытые в сумасшедших домах.

Не все же они косят от долгов и армии,
Есть же боги, наполеоны, гиганты —
Я встречал на улицах и тех и других и дружил.
И у них тоже у каждого свой мир.

А клубятся тела неотмаянных мною душ,
Словно Гаргантюа у Гюстава Доре,
Или Лотрековый Мулен Руж,
Или складки и линии у дерева на коре.

Ещё один пазл сошелся.
Ещё один друг – стукач.
Не гаснет от этого Солнце,
В горле не рвётся плач.

Привычка принять всё нормальным
Погодным, таким как есть,
Может быть и печальна,
А есть.

Мне бередит и бродит —
Зачем мне опять урок?
Чего-то в моей природе
Такое находит рок.

Господи! Как занудно-
Тоскливы эти пасьянсы.
Вечно, среди многолюдья,
Вышагиваю стансы.

я не верю в вечность тела
я не верил в вечность тела
я не буду в это верить
это вовсе ни к чему

есть бессмертия сценарий
его надо наработать
это память
но не обо
мне
обычном человеке

это вижу чую слышу
что ещё потом узнаю
я совсем не тороплюсь

это память
моя память
может быть бессмертной в мире
это смерть мне не убьёт

И на язык идут слова не те
А эти. И лучше промолчать, а не калечить
Обсценной лексикой людей, а в сущности – детей
Не выбиравших – ухнувших, как с горки, в вечность

Вы смотрите на хлеб и видите еду,
Готовую быть съеденной без масла.
А я сегодня ну, никак, —
Мне запах память отворил
И в детство и в стихи о детстве,
В которых этот запах смешан был с двадцатым съездом,
Со сказками в подвале про убийства,
Которые шептали мы друг другу,
Не отличая Черного Монаха от Сталина.
И слушая со страхами шаги
На первом этаже,
Как-будто те шаги из памяти родителей и дедов.
И тени от Луны и фонарей оконными решетками пугали,
А пуще шопот наш друг другу пугал нас.
А при чем тут запах?! —
А пахло хлебом, белым хлебом.
Такого мы не ели
Раньше никогда,
Круглый пышный, а вовсе не кирпичик.
И не хочу писать «двадцатый съезд» с букв прописных.
Пусть всё сольётся в строчке —
И переваренный без масла хлеб,
И съезды, съевшие своих же делегатов,
И вечное всплывающее нАверх
Всего, что переварено, но нЕ уничтожимо,
Джон Донн и спящий мир, и шествие.
Откройся мир за этим всем! – ты есть,
И только шесть проклятых чувств тебя скрывают верой.
Я есть – и это дверь. Иду.

Из века в век перетекая
Волнуется вода святая.
Несёт волна не знай чего
Раствором сердца своего.
Ныряй в себя в свой самый низ,
Ты не утонешь, не боись.
Там тишина, там всё одно —
Хлеб и причастия вино.
Не надо есть, не надо пить,
А можно просто просто жить,
Оттуда внешний мир судьбе
Чёрт знает что чёрт знает где.
И друг исчезнувший – всё друг.
И сердце не внутри – вокруг.
ПОСЛЕСЛОВИЕ К СКЛАДКАМ НА КОРЕ
Высказывания разной степени осмысленности, рифмованные и не рифмованные – что это?
Последовательности слов из словарей, не произнесённые вслух…
Паузы и разрывы, слышные даже при чтении глазами – это разрывы чего?
Нащупай, произнеси, назови, подвинься.. Смотри – это буквы, и как ты знаешь, что за ними что-нибудь есть?
И как ты знаешь – есть что именно?
Забудь не забывая – что это? о чём это? а ведь понятно!
Это – тебя обидело, а то – нет, хотя по жизни – пиздец. Что это?
Улыбаешься? – Да, улыбаюсь, уставши стебаться, серьёзен, совсем не уныл.
Узнаю, не узнаю – не важно. А ты?

Заканчивается жизнь здорового мужика.
Начинается жизнь старика.
Не меняется ничего в мире снов.
Ты не там, я не здесь, мы одно.

Там – не знаю чего, а здесь канитель
Одного и того же у всех.
В двух словах – еда и постель,
В четырёх – ещё куча помех.

Спешка, ссоры, удачи, до гроба любовь,
И конечно, пульсирует кровь,
Торопясь равномерно, вздымая любовь,
Возбужденно волнуя мне кровь.

И стучит в ушах и пятнится в глазах,
В брюхе спазмами чок да чик,
Дрожь под кожей во всех мясах.
Ей плевать – старик, не старик.