Эльвира Шабаева - Два шага до триумфа. Признание

Очнулся в полной тишине. В квартире, за окном, в голове – всё смолкло. Пустота.

Он всё решил.

Эта зима уже не может его пугать! Матери нет, и шуба ей больше не нужна. Да и ему шапка вряд ли потребуется. Зачем?

Уже завтра она станет ему ни к чему. Он подумал о своём «завтра» и содрогнулся, представив бумажный венчик на лбу.

Ян медленно двинулся в сторону парка. Противная дрожь в подогнутых страхом коленях не давала прибавить скорости и быстрее со всем покончить, но он упорно толкал непослушные ноги вперёд.

Лужи за ночь покрылись ледяной корочкой, хоть и не успели промёрзнуть до дна. Они возмущённо хрустели под ногами и отстреливались от него мелкими грязными брызгами. Ян шёл напролом – хотелось пошуметь. Напоследок.

Ботинки мгновенно промокли, но это и раньше никого не заботило…

В правой руке, на ослабевших пальцах, как на крючках, болталась толстая верёвка, один конец которой тянулся по асфальту. Ян хотел, чтобы она упала и осталась лежать на дороге, но верёвка, как верная собачонка, плелась следом.

Пусть хоть кто-нибудь остановит, скажет ему: «Парень, не дури́! Иди домой, всё наладится!»

Он сразу послушается и вернётся.

Но прохожие молчали, стараясь обойти странного человека как можно дальше. Косились исподтишка, вздыхали.

«Вот идёт человек. Идёт убиваться. Скорее всего, наркоман… Ну и пусть идёт, мне-то что! Своих проблем, что ли, мало?»

Ян нашёл верёвку вчера, в деревянном ящике из-под инструментов. Наверное, ещё мать положила. Раньше она висела на балконе, сушила постиранное бельё.

Кусочек верёвки всегда был лишним, и тихо постукивал на ветру в окно его комнаты.

Дошкольного детства Ян почти не помнит. Смутно – как ждал отца-дальнобойщика из рейсов, как тот привозил ему подарки, качал на ноге и кружил по комнате, устраивая карусель. Черты его лица безвозвратно потеряны, остался только образ. Чаще всего – спящая на диване фигура, от которой веет усталостью. Ещё Яну почему-то запомнилась газета. Она всегда лежала на полу, выпавшая недочитанной из отцовских рук.

Мать тогда была молодой, красивой и энергичной. По утрам бегала в парке с подружками, носила модный спортивный костюм, читала «Бурду» и мечтала, что муж, в благодарность за рождение сына, подарит ей натуральную шубу.

День, когда нужная сумма была накоплена и родители радостно собирались за покупкой, был тёплым. Ян знает точно – яблони цвели, и влюблённые в солнце воробьи, рассевшись на проводах, сушили перья на ветерке.

Ну зачем, зачем нужна была шуба весной? Ян не понимал и очень хотел, чтобы все пошли на прогулку в парк.

«Успеем в парк!» – сказала мама.

Обманула.

Весну, лето и осень затянуло в чёрную дыру.

Город в одно мгновение накрыла зима.

Из окна больничной палаты дуло. Ян мёрз, ему хотелось закутаться в одеяло с головой, спрятаться от всех, но сил не было даже на то, чтобы дотянуть его до подбородка. Людей, которые кололи его иголками, он просить не хотел. Они казались ему бездушными.

Потом появилась хромая мать в гипсе и с перекошенным от боли лицом. Коротко прохрипела: «Папу не жди. Папа умер».

И снова ушла.

Не поправила одеяло. Не поцеловала. Не погладила по голове.

Бросила Яна с чужими людьми.

Когда он всё-таки вернулся домой, родная квартира изменилась. Потемнела, затихла. И Ян тоже стал другим.

«Руки, ноги, голова на месте – скажи „спасибо“!» – говорила мать, не уточняя, кому именно говорить это «спасибо». А он возненавидел своё, ставшее медлительным и неповоротливым, тело, постоянную боль в спине, тошноту и головокружения.

Светлым пятном того мрачного времени стал приезд бабушки из деревни. Она пекла пироги и ватрушки, рассказывала Яну сказки и по ночам, когда ему было совсем невмоготу, растирала ноги своей шершавой ладонью, шепча молитвы. Её дочь бродила по дому, как привидение, то и дело плакала и бормотала: «Кому я теперь нужна с больным ребёнком? Кому нужна?»

Вместе с бабушкой он несколько раз побывал на могиле отца. Небольшой холм глины и земли, букетик искусственных гвоздик, деревянный крест, серебристая ручка от автомобиля, на котором они поехали за шубой.

«Баб! Давай её домой заберём! Красивая!» – просил Ян, но она не разрешила. Когда они приехали в следующий раз, ручка исчезла.

Они ели конфеты со вкусом горьких слёз, сидя на низенькой лавочке и глядя на фотографию отца. Каждый плакал о своём.

А потом и бабушка умерла. Тоже зимой, не дождавшись тепла.

Ян возненавидел холод.

А весну любил.

Она начиналась с ручейков, бегущих по дорогам, и плывущих по ним корабликов из пенопласта. Он мастерил их сам, и получалось очень ло́вко.

Когда всё подсыхало, жители домов выходили на субботники. Яркое солнце накрывало чистый от мусора пустырь перед их домом жёлтым пледом из одуванчиков. «Маленькие солнышки расцвели…» – шептал Ян восхищённо, прижавшись носом к стеклу.

Несколько молодых яблонь прямо под окнами потряхивали на ветру́ пушистыми ветками, осыпая траву белоснежными лепесточками и заставляя прохожих верить в прекрасное будущее.

Верил и Ян.

Веры добавлял Светкин дом, стоящий прямо за пустырём. Объект самых пристальных наблюдений.

Взглядами из окна Ян провожал Светку сначала в школу, потом в институт и на работу, и плохо спал, если пропускал её возвращение домой.

Справа от пустыря – школа, в которой они учились.

Слева – магазин. Длинная, приветливая пятиэтажка. В первом подъезде – булочная, из которой до дома долетал умопомрачительный запах свежего хлеба. Во втором – молочный отдел. Здесь можно было купить сладкий коктейль и развесное мороженое, но Ян выбирал кефир, потому что мать снова копила деньги на шубу. Светка, весело позвякивая голубым бидоном, бегала туда за молоком и сметаной. Овощной отдел располагался в третьем подъезде и был Яну малоинтересен.

В третьем классе он научился просыпаться пораньше и иногда успевать к середине второго урока.

«Яяянек проснулся! Рябииинин!» – театрально объявляла учительница, когда он, коротко постучав в дверь, заходил в класс. Одноклассники хохотали, Светка грустно улыбалась, а он изо всех сил старался поскорее добраться до своей парты и отвернуться к окну.

Ян с тоской думал о том, как тепло и уютно было бы сейчас лежать в кровати и смотреть телевизор. Пусть и маленький, чёрно-белый.

Любимыми уроками были рисование и физкультура. Рисовал Ян хорошо, учителя это признавали. Правда, совсем не то, что нужно было по заданию.

Когда просили изобразить дом, мальчишка выдавал взъерошенного человечка, лежащего на кровати, когда требовалось нарисовать семью – на альбомном листе появлялись звёзды и луна.

Объяснить свои художества не мог – молчал, уставившись исподлобья на собственные, перепачканные красками руки.