Сергей Филиппов (Серж Фил) - Свежий ветер в концовке прогулки. Ещё всё будет…

Идёт, а в уме: «Вот же, дурень!
Сбежал бы в лесочек с утра,
Ведь знаю, что князь некультурен,
С похмельного если одра.
Уж сколько людей обезглавил
Он после полночных пиров!
Никто так погано не правил,
Плевав на мораль и богов!
И мягоньким местом я чую:
Князь пакость мне сообразит.
Плевать! Пусть лишь милую Улю
Господь наш надёжно хранит!»

Да, ласки не знал князь Георгий,
Имел страсть ко всяким грехам,
А, после ночных пьяных оргий,
Садист становился и хам!
Эх, знай прадед князя мудрейший
О правнука мерзких делах!
Но Мудрый он был, а не Вещий
(И тоже поплавал в грехах!).
Не скажешь, что нету ученья,
Но толку не видно в умах,
Зачем же писал поученья
Для деток отец Мономах:
– Любите, сынки, сильно Бога,
И людям не делайте зла,
Не пейте медов очень много,
Воюйте, война коль пришла,
Лениться не надо, повсюду
Учите других и себя,
А я с вами вечно пребуду,
Храня вас и крепко любя!

Не вникнул Георгий-князь свято
В ученье отца своего,
Со страстью войной шёл на брата
В союзе с врагами его.
К коварству всегда прибегая
Он жил – вероломство в ходу! —
Коль надобно, то привлекая
И половцев к делу орду.
Короче, всё делал супротив
Того, как велел Мономах —
Давил он и тех, кто был против,
И тех, рядом кто в двух шагах!..

Пред входом Степан оглянулся
И воздух, как рыба, глотнул,
Рукою махнул, весь согнулся
И в дверь, будто к плахе, шагнул.

Андрей был любитель природы,
Знаток птичьих звонких рулад,
Часами смотреть мог на воды,
Что между камнями бурлят.
Характер не в папу был явно,
Вернее же, в кроткую мать,
Но, коль приходилось, то славно
Андрей мог колоть и рубать.
В бою он не ведал пощады
К врагам и к себе самому,
Не лез втихаря из засады,
Не строил коварств никому.
Но, только утихнет шум битвы,
Воинственный дух пропадал,
Андрей погружался в молитвы,
И Богу себя отдавал…

И здесь он – в именье Кучково —
Спокоен был, мысли легки,
К Христу обращал своё слово
Над водами светлой реки.
Молил для себя он прощенья
И папе поблажек просил, —
За злые его прегрешенья, —
Лбом в землю стуча, что есть сил:

– Он, Боже, не ведает, право,
Что зло и коварство творит,
Важнее всего ему слава,
Себя Мономахом он мнит.
Конечно, то грех очень тяжкий,
Но кто же безгрешен, скажи?
В родителе жив дух варяжский,
А, коль ты варяг – нет души!
Её заменяет отвага,
Бесстрашие, к ворогу зло,
Любовь не к лицу для варяга,
Быть нежным – не дело его!
И, пусть я из рода того же,
Тебя больше жизни люблю,
Родне всей жестокой я, Боже,
Прощенье твоё отмолю!

Улита привычно гуляла
По берегу тихой Москвы,
Тоскуя, и не замечала
Ни птиц, ни зелёной травы.
До этого ль ей разнотравья?
До щебета ль птичьих хоров?
Душа Ули плачет, страдая,
Бежит прочь от шумных пиров…

А как же её предсказанье
О встрече с любимым из снов?
Дождется ли с милым лобзанья?
Услышит ли трепетных слов?..

Ах, что это с Улею стало?!
Стоит, распахнув веер век,
И сердце в груди заплясало,
И свет пред глазами померк!
Да, видит она: вот он! вот он!
Не бред то, не сон наяву,
И, словно толкнул её кто-то —
Прочь скромность! – шагнула к нему!

Андрей наш, закончив молиться,
С колен своё тело поднял.
И вдруг пред собою девицу-
Красавицу он увидал!
Но, так как он не был охотник
До прелестей девичьих тел,
Как рыба, раскрыл молча ротик,
Чихнул и мгновенно вспотел.

Представить попробуйте сами
Улиту с Андреем себе:
Она его жалит глазами,
А он же – ни «ме» и ни «бе»!
Стоит, онемев, дрожь в коленах,
Под темечком сердце стучит,
Из власти девичьего плена
Не смогут извлечь и врачи!

А Уля подходит к Андрею,
Сводя жаром тела с ума,
Его обнимает за шею
И крепко целует сама!

О, где ты, девичья стыдливость,
Воспетая в прозе, в стихах?
Не знаю. Но, чаще, игривость —
Подруга в амурных делах!

– Ну, как тут делишки, Степаша?
Чем сможешь порадовать нас?
Даёт прибыль вотчина наша?
Давай, говори без прикрас.
Мы малость тут поиздержались,
Сам знаешь: война есть война,
Но славно зато порубались!
Эй, кто там? Подайте вина!

Георгий Владимирыч, княже!
Порадовать нечем тебя,
Год был нехороший, мы, даже
Едва ли прокормим себя.
То засуха жаром давила —
За лето ни капли дождя —
А после всё градом побило,
Народ наш в унынье введя!

Но видит уже умный Кучка:
На мрачный лик князя спешит
Не туча, пока только тучка,
Но знамо, чем это грозит.
Он полнит тогда бесшабашно
Ковш всласть пробродившим медком,
И вскоре, легко и бесстрашно,
Нетрезвым плетёт языком:

Руби, князь, мне голову к бесу,
Плевать, я скажу обо всём:
Мне нет ни хрена интересу
Сидеть тут в именье твоём!
Сам правь, собирай сам налоги,
Холопов суди меж собой,
Очисти от татей дороги —
Совсем задолбал их разбой!
А мне всё на кой это надо?!
Уйду, буду рыбу ловить
Да доченьку Улю, усладу,
Лелеять, холить и любить.

Степан говорил храбро спьяну,
Ещё осушив кубка два,
Потом, пав в объятья к дурману,
Склонилась на грудь голова.

Слуга князя, лопаясь мощью,
Кивнул, мол, что делать мне с ним?

По лесу, сквозь злые чащобы,
По лугу, меж тучных овец,
Гонец день и ночь скачет, чтобы
Узнали все: князю конец!
Гонца же за скорбные вести,
Что в сёла он нёс, в города,
Никто не угробил на месте,
Как принято было тогда.
Не плакали бабы в бессильи,
По ветру раскинув космы,
А мёду гонцу подносили,
Едой набивали сумы.
И только просили всем миром
Ещё повторять много раз,
Как с нашим простился князь миром,
Как сгинул он прочь с наших глаз!

Любимым легко быть народу
(Трудней заслужить его гнев!),
Но ловок был князь портить воду,
Собаку съел, в том преуспев.
Обманом он действовал плотно,
В коварстве – изящен и смел,
Врагов доставал, где угодно,
(За то ли прозванье имел?).
Ответ не найдёшь у науки
На этот вопрос непростой.
А, может, всё проще, и руки
Его различались длиной?
Так вот почему слёз рекою
Не льёт предовольный народ:
Не только князь мерзок душою,
К тому же – и телом урод!

Гонец поспешает скорее
В Владимиро-Суздальский край,
Чтоб весть донести до Андрея:
Всё, сгинул родительский «Рай»!