Максим Болдин - Случайная связь

и стреляй на поправку стране, голове,
генофонду, сгорая на солнце.
Пусть орут соловьи как на смертном одре,
лишь бы чача осталась на донце.

2017

Не спрашивай, кто я такой
и был ли я на самом деле.
Есть только небо над рекой
и заржавевшие качели
молчат в саду, а мы вдвоем,
как полусонные туристы,
везде проездом, дикарем.
Пролесок сизый, тропы мглисты.
Пролесок сизый, тропы мглисты.
Здесь жил когда-то старый князь,
у нём, бывало, декабристы
гостили, роскоши стыдясь,
писали речи и программы
и пили белое бордо.
Князь засыпал. Скучали дамы.
Играли вяло в домино.
Скрипели ржавые качели.
Стояли ели дотемна.
А был ли я на самом деле
или я не был никогда?

2018

Тает изморось в глубинке.
Осень бродит по углам.
Русский стих на черном рынке
стоит ровно восемь грамм.

Он дает под дых железно
крепче дыма табака.
Пишет девочка прилежно,
отнимается рука.

Отдохни чуть-чуть, малышка.
Почерк ровный и простой.
Ведь стихи – не передышка
в долгом странствии домой.

Чтобы больше не марала
тишиной свою тетрадь.
Русский стих – не так уж мало,
чтобы им пренебрегать.

2017

Как Вальтер в Эдинбурге,
я в Мурино живу,
где в морду хлещут вьюги,
обгладывая мглу.

В моем подполье глухо,
лишь тараканий бег,
и кто-то дышит в ухо:
не волкодав твой век.

Твоя узда надёжна,
бессмысленна, как труд:
живи благонадежно,
и нечего нам тут.

На кухне чайник свищет.
В постели спит жена.
Кто истину не ищет?
Кому она нужна?

Кроши махорку в ступе
и слушай старый блюз.
Однажды март наступит,
зиме придёт аншлюс.

Циклична эта мука,
вторична и стара —
исчадие досуга
на плоскости стола.

Страдаешь и рифмуешь,
и пьёшь, не закусив.
И, может, существуешь.
По выбору курсив .

2019

Нам хочется, чтоб нас любили задарма,
как любят распиздяев иностранки,
в чьих инстаграмах фотошоп, а не зима
от юга Бутово до Малой Якиманки.
Пусть в полдень на Тверском колючий снег
кружит, качаясь в воздухе устало.
Спешит на пары институтский имярек
в печали псевдо интеллектуала.
В литинститутах онанисты правят бал,
бунтарствуют в припадке пубертата.
Силлаботонике объявлен трибунал.
Что тут сказать? Ума у них палата.
Конец истории. Банальщина. Рубеж.
Предчувствие беспамятного века.
Что человек? – парабола, гипербола, падеж,
шестое чувство в духе Уэльбека.
Кругом промозглая столичная зима.
Я говорю, стихи не пишутся иначе.
Стихи не пишутся от горького ума,
от недостатка оного тем паче.
Стихи не пишутся, совсем наоборот,
стихи мерещатся, встают перед глазами
простоволосы, как есенинский народ,
уничтожаемый большевиками.
Стихи встают, и время упраздняет дрожь,
приобретая очертанья палимпсеста,
и очевидно: проза жизни – это ложь,
пустое, потому святое место.

2019

Вот-вот я выйду на подмосток,
как Пастернак, но недоросток
без дачи, премии, вождя,
без шляпы с тростью и плаща.

И речь моя грубее, проще,
в ней нету сипа дачной рощи,