Вячеслав Камедин - Король и шут. Баллады

все лепестки нежнейшие свои,

его встречал я точно дочь, как будто появился

ребенок мой, и мой он по крови…

Поверишь ль, сказочник о мой хороший, вот

однажды глянул на клиторию свою,

– не показалось, нет! – вокруг неё эскиз неброский, о!

вокруг неё я женщину нечётко зрю…

Фантом ли, призрак ли, астрал… игра луча к лучу?

Клитория как завершение наброска:

меж ножек, где берёт лобок начало и стремит к пупку…

Не исчезает. И зовёт. И околдовывает просто…

Она произнесла мне слово своё первое!

Затем второе, третье…. стала говорить!

…забыл я про цветы другие, забыл про сад,

про всё про здешние,

не мог я от неё надолго отходить.

Мы говорили с ней дни, ночи. И любви

чем наша не было такой, наверное…

Не удержался я и….

девственности тот цветок лишил…

Пролил однажды семя я горячие

в бутон меж лепестков цветка….

Меня ты спросишь, было ли зачатие?

Заплачу горько и отвечу да…

Но а потом…. опомнился вдруг я,

из разных мы миров: она цветок, а я

исчадие

из человеческого сада….

Не ведаю, поверь, а дальше будет что….

девятый месяц… уж тяжел бутон….

родиться кто? Урод ли? Или всё же плод

мой разовьётся в прекраснейшее существо…»

Ответил незнакомцу я: «Скорей всего,

ребёнок ваш сказать взрослее сможет то,

что был любим и вырос посреди цветов»

Жила однажды девушка,

и краше не было её

во всей Гаскони…

да что там? – и в Париже

сама мадам де-Помпадур

дурнушкой бы казалась рядом,

утратив все свои престижи…

И говорят, злой рок её та красота,

ведь с красотою гордость близнецы…

Случилось так. Король Луи со свитою сюда

в провинцию свой совершил визит,

в тот самый городок, что прозван просто По,

где и родился, вырос и созрел бутон:

красавица гасконка Беатрис,

в округе говорили обожая «наша флёр»,

завистники же рисовали на воротах Флёр-де-Лис.

Луи, узрев её, дар речи потерял

и… говорят, манеры тоже обронил,

до неприличия. Смех-грех смотреть на короля,

смутил он всех, кто был при нём вблизи.

И камергеру говорит Луи,

мол, эту деву мне в альков в ночи веди,

чтоб скоро были мы близки….

Уже я полон соком страсти как кувшин,

что даже закипают в голове мозги…

а коли не пойдёт сама,

веди её ты силой на постель,

за плечики придержишь, будет коль кусать,

а я колени разведу и первым буду с ней….

А если ты второй захочешь с нею быть –

Король я Франции,

и знаменит я расточительностью щедрою своей,

дарую девку, как кольцо, и позволяю не щадит….

И камергер ушел. Луи же сам не свой,

готов на стены лезть, и свиту без разбора,

пусть даже и мужчин, готов своей рукой…

Но терпит наш Луи и молит часто Бога,

чтоб Тот ему помог, и флёр де Беатрис

легла и развела коленочки до срока…

О Господи Исус, услышь ты мой каприз,

воздвигну Нотр-Дам грандиозе де Пари

и гугенотов обращу в католиков жестоко!

И камергер пришел. Луи он говорит:

ни уговорами, ни силой ту девицу

нельзя никак в постель, мон сир, к вам притащить.

Народ в Гаскони злой, пойдёт и на столицу.

Зачем нам Робеспьер и с ним какой Гаврош?

Вы знаете, что в революциях твориться?

На гильотину короля ведут на эшафот,

и телу с головой приходиться проститься…

Луи так огорчён, навзрыд садись и плачь!

Раскалены уж чресла до предела,

подставил под топор бы их он, эй, палач,

иди сюда, а то вот шляешься без дела!

А камергер сказал: идея есть одна,

ту девку за преступницу нам выдать смело.

Пусть Флёр-де-Лис клеймо у палача

получить на плечо. А коль народ взбунтуется слегка,

плечо пропащей девки обнажить, затем в перинах тело…

…вот встретил Беатрис пятнадцать лет спустя

один красавец граф, как встретил так влюбился.

И экселенс в церквушке молодых венчал,

хотя призналась Беатрис, что не девица…

Вот к ложу граф свою любимую ведёт.

И платья шёлк шурша на пол струиться…

Но видит на плече знак падшей…

И клинок

в грудь Беатрис спешит вонзить, а

женщина бежит, супруга своего

покинула, вскочив в седло каурой….

Я как-то слышал что-то и недавно про неё,

она в Париже

стала политической фигурой.

Но говорить-то много могут, может быть, и врут.

Одно скажу, прекрасна Беатрис и вроде бы уже не дура.

А эти качества для королевы, у которой слуг

среди мужей как тучи мух над запашистой кучей…

Отряд ушел казачий в зорьку

по степи по широкой по донской.

Не плачь, маманя, больно горько,

твой сын поди еще живой.

И ты казачка дорогая,

глаза слезами не мочи,

помру когда, реви, не зная

просвета в горюшке вдовы.

Сейчас еще же плакать рано –

я мчуся на лихом коне.

С таким, как с нашим, атаманом

не помирают на войне!

Готовьте лучше самогон вы,

гусей с картошкой, хлеб да соль.

С войны вы ветеранов ждите!

С порога в баньку, и за стол!

Отряд ушел казачий в зорьку

по степи по широкой по донской.

На завтра будет страшна бойня,

вернётся вряд ли кто живой…

Все страны покорил великий хан,

и заскучал кровавый вдруг убийца.

Созвал однажды он высокий свой диван –

со всех сторон мудрейших мудрецов

в свою столицу.

И речь такую произнёс:

«О благоверные учёные мужи,

те кто пришли сюда с Востока, с Юга

и с Запада, и с Севера волхвы,

задам вопрос я вам. Ответа ожидаю

точно чуда.

Завоевал я земли все вокруг,

народы все в моей уж власти.

И преет воин в моей армии

в щитках от лат, под кольцами кольчуг,

мечи ржавеют, и хрупка уж сталь их.

Умение солдат идёт на нет,

уж разложенье и разврат в рядах творится….

Жить не легко лишь славою минувших лет

и горько думать, что не будет уж побед…

Шлем полководца без толку пылится!

Ответьте, благоверные ученые мужи,

пришедшие с Востока, с Запада и Юга

и с Севера почтенные волхвы,

ужели нет на свете вражеской страны,

противника, чтоб двинуть грозные ряды,

войной пойти весёлой до безумья?»

Диван весь зашептался меж собой,

томился хан, ответа ожидая.

Мудрец поднялся с Юга и сказал:

«Войной…

уж не пойти туда, откуда я. До края

материка завоевал ты всё, великий хан!

А дальше что? Там дальше океан!»

Хан помрачнел. Тут с Севера мудрец

поднялся, во всеуслышание сказал:

«Откуда родом я, там уж земли конец,

а до него народы, и большой и мал,

твои. Завоевал ты все, великий хан!

А дальше что? Там дальше океан!»

Хан чуть ни в плачь. Вот с Запада мудрец

свои о том сужденья огласил:

«В моих краях есть пахарь, есть жнец и есть кузнец,