Анатолий Объедков - Моя Атлантида. Избранное

И я восторг в ночи лелею,
Бреду сквозь годы наугад.
И вижу светлую аллею
И неизвестный древний град.

Всю ночь искристыми лучами
Она играет и зовёт,
И дева юная встречает
Меня у праздничных ворот.

Полустанки. Станции.
Огурцы с картошкой.
Рвёт наотмашь пальцами
Инвалид гармошку.

Вспомнил Белоруссию,
Танки, бой, дорогу.
Взрыв, потом контузия,
Потерял он ногу.

Мечут рельсы искрами
Всё сильней под вечер,
Отгремели выстрелы
В сумерках далече…

Он поёт, старается,
И под звон монеты
Поезд содрогается,
Хоть войны и нету.

Теперь мне дышится легко,
Когда вокруг бушует лето,
И вьюги где-то далеко,
И глубь воды до дна прогрета.

Зачем мне ветер в паруса?
Мою ладью легко уносят
Твои зовущие глаза,
В которых растворилась просинь.

Не в монастырь душа летит,
А к солнцу с волею открытой,
Туда, где в соснах дремлет Скит
И с корнем вырвана ракита,

Где воды Ильменя встают,
Как зеркала, в туманной сини,
И соймы ходят там и тут,
И веет святостью России.

Зовут нас ильменские дали,
Где, словно витязи, стога
Надёжно в полумраке встали
И обозначили луга.

Луна красна, как щит героя,
Что кровью в битве окропил,
Но в ранах не покинул строя,
Рубился из последних сил.

Мне часто кажется: как воин,
Прощался я с тобой не раз,
И звон далёких колоколен
Нам слёзы высекал из глаз.

Я проносил тебя сквозь годы
Безумства, лиха и грозы,
Как верность вверенной свободы,
Как шёпот утренней лозы.

Заморский ветер дальних странствий
Не волновал меня, как ты.
Царевной в сказочном убранстве
В лугах ласкала ты цветы.

Ты помнишь ильменские струги
И ропот помутневших волн,
Когда со мной прощались други
И дух мой был тобою полн?

Но я вернулся, я с тобою,
Нам хорошо в другой дали.
Лишь там, за дымкою степною,
Повеет жизнью вдруг иною,
Всплакнут о ком-то ковыли.

Крестовоздвиженский собор
Откроет ильменский простор
И вольность, что видна едва ль.
Зато какая плещет даль!
Круженье, блеск плывущих льдин,
Каких мне ждать ещё годин?

Набухших почек чую хмель
И слышу, как звенит апрель,
Как взор ласкает синева
И всходит первая трава.
И радость льётся без границ
Под пенье прилетевших птиц.

Огласится кликами
Сосен перезвон.
С расписными ликами
Церковки, как сон,
Тают в дымном кружеве
Вдоль лесных дорог.
Мчатся кони дружные,
Не жалея ног.
Пышут зори алые,
Сбруи в серебре.
Запахи медвяные
Льются на заре.

Так вот он, Финляндский вокзал,
Сюда прихожу не впервые.
Но всё ж пулемётов оскал,
Свинцовые трассы шальные
Порою почудятся мне,
И сердце от выстрелов вздрогнет,
Потом о Гражданской войне
С открытою болью напомнит,
Как будто на мне есть вина
В событиях давних и бурных,
Что встали на все времена,
Объятые светом пурпурным.

Над скопищем духов вставала заря,
И не было больше в России царя,
И плакал о старом божественный лик,
И пыль выметалась из дьявольских книг,
И думал о счастье страдальный народ,
И верил, что новое солнце взойдёт.
Но рушились стены соборов, церквей,
И шли миллионы лишь к плахе своей.

В соборе оживают тихо фрески,
Когда я долго вглядываюсь в них.
И полумрак уходит в тот же миг,
Цепляясь за дрожащие подвески.

Алтарь, престол плывут в туманном блеске,
Змеится мудрость пропылённых книг…
Что понял я, что в жизни я постиг:
Смиренье или страсть в душевном всплеске?

Свет, бабочкой порхая, льнёт к углу,
Где в тайниках таится грусть и плесень
И паутины держат цепко мглу.

Как близок мне аккорд печальных песен!
Но всё ж тянусь я к майскому теплу,
Где божий мир прозрачен и чудесен.

Опять жасмин в саду цветёт,
Благоухают снова ночи.
И кружит звёздный хоровод,
В озёра опуская очи.

Прости меня, родимый край,
За то, что был я долго болен
И слышал лишь вороний грай
У тех высоких колоколен.

Прости, что предок мой не смог
Вселить в меня побольше веры,
Чтоб в поле каждый колосок
Мог вызреть и под небом серым.

Цвети, жасмин, премного лет,
Волнуй меня дыханьем ночи.
Не знаю, что мне жизнь пророчит,
Но я люблю твой бледный свет.

Он с лунным слился и затих,
Поодаль льётся от дороги.
Я вижу много снов цветных
Сквозь горечь вызнанной тревоги.

Я верю в день, что к нам придёт.
Зачем же нищенкой убогой
Встал вечер у моих ворот
И затуманилась дорога?

Зачем в измученной стране
Всё те же слышатся мне беды,
Как будто горе мчится следом
И бесы грудь сдавили мне?

Зачем скрипит моё жилище,
И меркнет неба бирюза,
И разудалый ветер свищет,
Сзывая чьи-то голоса?

Сильна, свободна Византия,
Но всё ж Олега чует длань.
Что так усердствует вития?
Константинополь платит дань
Не сброду жадных, диких воев,
А государству, что смогло
Поднять себя, навек отстроив
Русь изначальную светло.
Хоромы пахнут хвоей, мятой,
На крышах – кони, петухи.
К крыльцу лисички и опята
Сбегают, сбросив пыль трухи.
Обжиты здесь места глухие
Мечом, огнём и топором.
И стольный град славянский Киев
Взлетел, как сокол, над Днепром.
Его и Новгород Великий
Объединил вещун и князь
Своей любовью многоликой,
И Русь царевной поднялась.
Теперь считаться стали с нею
И в ближних царствах, и вдали,
И одержимостью своею
Она смутила часть земли.
Болгары, греки и хазары
С трудом могли тягаться с ней,
И битв грозящие удары
Её лишь делали сильней.
Её ладьи плескались звучно
В озёрах, реках и морях.
И я был с нею неразлучно
В походах, битвах и пирах…

Покоем веет одинокий Скит —
Приют уставших и печальных сосен,
Забытых дум и невозвратных вёсен,
Где всё ж душа заветное хранит.