Александр Досов - Под чадрой

Но он хотел единственную ту,
Которая как Фигаро металась,
Ей, примеряя мысленно фату,
Душа за нею в горы поднималась.

Рассудок потерял он и покой,
Подглядывал за нею из-за шторы.
Мечтал, как шаловливою рукой
Поднимется по ножкам, словно в горы.

Нырнёт под юбку, словно под лавину,
Провалится в загадочную трещину,
То Нину вспоминая, то Марину,
Он получал то плюху, то затрещину.

Возможно, повторился неумело я,
Но, думаю, народ меня поймёт.
Вернулась в терем скалолазка смелая
В надежде, что он всё-таки придёт.

А за окошком бесновались кошки,
И под гитару кто-то напевал,
Что лучше ножек могут быть лишь ножки,
Никто между которых не бывал.

«Как жаль, что я ему не отдалась» —
За белой скатертью сидит она в печали,
На полуслове песнь оборвалась,
Володи нет… и кони ускакали.

Зачем мне та, с которой спать,
Я отдохну один, спокойно.
Хоть говорить так непристойно,
Хочу иметь в постели Глядь.

Переодетую волчицу,
Овечку в золотом руно,
А не безмолвное бревно,
Которой лень пошевелиться.

Чтобы вертелась, как юла,
Как на коне, на мне скакала,
Словами дерзкими хлестала,
Верёвки из меня плела,

Сосала кровь, трепала нервы,
Чтобы как кошку отодрать,
Живую в клочья изорвать.
Хочу иметь в постели стерву,

Чтоб извивалась, как змея
В когтях у горного орла.
Вонзаясь в сердце, как стрела,
Смеясь, дурачила меня,

Чтоб по лопаткам молотила,
Изображая барабан,
Сметала всё как ураган.
Плясала, пела и шутила,

Чтобы могла годами ждать,
На шею прыгала с порога,
Изображала недотрогу,
Но чтоб была в постели Глядь.

«Любимые бранятся – только тешатся» —
Это не мной придуманная фраза.
То в омут головой, то в петлю вешаться,
Такая вот она – любовь-зараза.

Тебя на месте невозможно отодрать,
Ты, как юла, перемещаясь, вертишься.
То на пол, то на стол, то на кровать,
То к черту в пекло, то у храма крестишься.
Природу с ног на голову поставить
Тебе, как мне два пальца обоссать.
На полюсах готова льды расплавить,
В песках Сахары айсберг отыскать.
Весною осень, а зимою лето,
Доходит до абсурда твой каприз.
Возьми-ка вместо ручки-пистолета
«Мальчишку» моего и застрелись.
А ты, мой милый, голубь сизокрылый,
Не говори моей «кисуле» брысь.
Раз ты на голову совсем больной и хилый,
Нырни и в моей «лунке» утопись.

За словом слово, перебранка началась:
«Ты – курица, а ты – карась.
Да что б тебя столбняк замучил,
Желудок от гороха пучил.
Чтоб ты слюнями исходила,
Всю жизнь нетоптаной ходила.
Кобель, корова, мерин, сука…»
Мгновенье – в ход пойдут и руки.
И чтобы, чтобы, чтобы, чтоб,
И бах, бах, бах и в нос, и в лоб.
И в рукопашную схватились,
Упали на пол и сплотились.
Забыв о том, что наболтали,
Приплыв куда-то, улетали.

Случайно в комнату к дочурке
Мать заглянула по утру.
Колышат шторы на ветру,
А дочь лежит в объятьях с «чуркой».

Мать позвала отца Кирилла:
«Смотри, дочь делает минет»
На что услышала в ответ:
«Бог с нею, лишь бы не курила»

«Смотри, – опять старуха в крик, —
Меж ляжек «чурка» ей пихает».
«Так ничего он не сломает», —
Ответил ей старик.

Мать, вновь за дочкой наблюдая,
Кричит: – Она в анал дала!
– Да лишь бы честь не просрала, —
Ответил муж, зевая.

– Дочь наша ходит на панель,
Она же проститутка.
– То, мать, очередная утка,
Она у нас супермодель.

– Ведь по рукам, послушай, милый,
Дочурка наша поплыла.
– Бог с нею, лишь бы не пила.
Любовь лишь прибавляет силы.

– Да ты очухайся, мудак,
Она нас внуком наградила…
– Да лишь бы в девках не ходила,
Ребёнок это не «трипак».

Не будь ты вредная и злая,
Старуха, лучше успокойся,
В дырявой памяти поройся,
Ведь ты сама была такая.

Баран с овцою в зоопарк пришли
На мир взглянуть, собой покрасоваться.
К Жирафу за советом подошли,
Чтоб опыту и разуму набраться.

«Скажи, Жираф, ведь ты умнее всех, —
Жизнь у меня не ладится с женою:
У всех овец имею я успех,
А вот родная не довольна мною.

Овца от мужа тоже не отстала,
А в чём-то она даже превзошла:
Козлам и волкодавам выдавала,
Но удовлетворенья не нашла.

Жираф, послушав, дал совет семейной паре
На стороне партнёра поискать:
– «Раз никого вы не нашли в отаре,
Других зверей не надо отвергать».

Советовали Ласточка и Муха,
Тут споры накалились докрасна:
«Гляди у ишака какое Ухо,
Какой подвижный Хобот у слона».

Слова созвучны, даже буквы те же,
Как перед этим можно устоять?
Звучит красиво, даже слух не режет,
Овечке лучше с ними погулять.

Баран на свинку обратил вниманье:
Без шубы, пухленькая и рядками сисечки,
Он ко всему отнёсся с пониманьем:
Раз глазки узкие, такая же и писечка.

И ушки-лапушки удобно очень
Придерживать, когда она смакует.
Визжит и хрюкает, и плачет, и хохочет.
Довольны звери, зоопарк ликует.

По глазкам, ушкам, носику и ротику
Определяется нормальная эротика.

Летит с эстрады к нам бессовестно «фанера»,
Чем хуже голос, тем сильнее звук.
Но кто мне скажет, почему Венера
Красива, статна, а стоит без рук.

Ведь не одно тысячелетие уже
Стоит стыдливо, и прикрыться нечем,
Наверно, холодно бедняжке в неглиже,
Хоть шаль накинул бы ей кто-нибудь на плечи…

От грохота эстрады отупев,
Мы перестали грызть гранит науки,
Кто же обрушил на Венеру гнев
И оторвал ей ласковые руки?

Я приоткрою занавес для вас
И свой рассказ начну издалека.
Не осудите – это пересказ,
Его услышал я от старика.

В лесу дремучем, у пещеры, тёмной ночью
Сидел понуро старец у костра.
Подкидывал в огонь я хворост, молча,
Он душу изливал мне до утра.

Родился на Олимпе мальчуган.
Как дети все играл, смеялся, плакал,
Задорный малолетний хулиган.
Носил он имя звонкое – Геракл.

Шли годы, пострелёнок возмужал,
Девчат любил, они его любили,
Ни перед кем не трусил, не дрожал,
Хотя его порою тоже били.

Двенадцать подвигов Геракл совершил,
Лишь заказных, побочных не считая,
Не без того, по-чёрному грешил,
Любовью никого не обделяя.