Сергей Сорока - Философия любви

Мол, их воспитал без достоинства
и мало наказывал их,
смотри ты, какое спокойствие
на лицах блуждает у них.

Уверен, что всё образуется.
Сынки улыбнутся тебе
той детской улыбкой, почудится,
светлее вновь станет в избе.

И каждый обнимет и ласково
прижмётся, как в детстве, к груди.
Округа окутает сказкою
по формуле детской любви.

Жил я весело когда-то
на пустынном берегу.
Так мне хочется обратно
даже в зимнюю пургу

оказаться на пароме,
где пятёрка лошадей,
и послушать дроби грома
под навесами ветвей,

под брезентовой палаткой,
где уха кипит в котле.
Всё отделано так гладко,
будто нахожусь в Кремле,

где блестят со звоном храмы,
золотые купола,
а вокруг пожухли травы,
успокоилась волна.

Снова стало всё зеркальным
с отражением небес,
перманентно натуральным,
переполненным чудес.

Я где-то условно упёртый
в невинность осенних листов.
Калач, безусловно, я тёртый
с приличным напором стихов.

Я жил под горой в деревушке,
а рядом бурлила река.
Воспитывал весело Пушкин.
О том, возгордившись, строка

поведала Миру, как тайну,
про встречи с Поэтом в мечтах.
Домишко люблю на окрайне,
впечатан навеки в очах.

Смотрю за обские просторы,
дорогу пробили авто.
Я слышу детей разговоры,
хотя в деревушке пусто.

Но «Стрелка» на том же всё месте,
кустарник цветёт по весне.
При виде его моё сердце
волнуется, словно во сне.

Над рекой осеннего сомненья
перламутровый туман стоит.
К переменам нет давно стремленья.
Тройка-Русь куда-то ночью мчит.

Забывается простор над Обью,
что покрыт туманной пеленой.
Кто-то воет по-над ней утробно
той забытою не мной весной.

Я смотрю на отраженье веток,
что касаются воды листвой.
Сонмы воздвигаются вновь клеток
на арене грубо мировой.

Здесь моя Отчизна снова в грусти,
отражается печаль в Оби.
Слёзы уж давно мои не льются,
выплаканы мной давно они

в детстве горьком по родимой маме.
Лишним оказался я в семье.
Не даёт покоя детства память,
до сих пор в страданье этом мне.

Белокрылые чайки над полем
закружились опять по весне.
Вероятно, раздольное море
было с волнами здесь? Как во сне,

волны видятся в море штормящем,
бьются с силой о скалы опять,
в нём земельную твёрдость обрящем,
видят чайки и тихую гладь.

Вспоминают былую отвагу,
бесконечный свободный простор.
И слагают полётами сагу,
что так радует чайкам их взор,

оттого и парят в поднебесье
белокрылые чайки с весны.
Нет полей, и растёт мелколесье,
досмотреть им так хочется сны.

Каждый год прилетают на поле
и за трактором стаей летят,
недовольные горькою долей.
Волны катят, они не шумят.

Нет желанья никакого
петушиться и страдать.
Где бы подобрать мне слово,
чтобы мысли передать,

ничего не искажая
на просторах тишины,
голос свой не понижая,
всё воспеть из старины,

не прошедшего с веками
любопытства у меня.
И потрогать стих руками,
ощутив прилив огня

на осеннем перепутье
под визгливый стон сосны.
Ничего вы не забудьте,
через зиму до весны

пронесите мысль с мечтою –
состояться зимним днём
и за горькою чертою
вспыхнуть яростным огнём.

Короткое лето в награду
Сибирь получает всегда.
Зимы одолевши преграду,
её омывает вода.

Вся светится в летнем раздолье.
Озёра и реки, Сибирь,
конечно же, наше приволье,
особый приветливый мир.

Суровый зимою, а летом
он нежное дарит тепло.
И каждый с любовью ответной.
Сибири с людьми повезло,

они, безусловно, спокойны,
в молчании равных им нет,
но жизни счастливой достойны,
кто выполнил Божий Завет.

Однако короткое лето
во благо полям и лесам?
Зимой отдохнут от наветов,
дав волю красивым стихам.

Есть валюта, нету денег,
чтобы золото купить.
Обвалился жизни берег,
и порвалась грусти нить.

Я отчалил от причала
и наполнил паруса.
Шхуна к осени примчала,
как четыре колеса.

Золотом покрыты листья,
на ветру они звенят.
Красота недолго длится,
скоро листья полетят,

словно бабочки, порхая,
забавляя этим нас.
Философия простая,
где осенний длится сказ.

Веселят простор осенний,
забывая всякий раз
гул ветров, как вздох весенний,
незаписанный рассказ.

Однозначность, нет сомненья,
бьёт наотмашь без пурги,
потому в стихотворенье
не видать от грусти зги.

Веселится пусть природа
и позёмкою метёт,
словно дворник от порога,
не вмораживая в лёд

всю нелепость отраженья,
под прикрытием теней
происходит отторженье
с несуразностью идей.

Грусть останется на поле
до весенних холодов.
Непонятно всё ж, доколе
нет нам выгодных ходов?

Отвечать придётся в тихом
развороте под огнём,
в пониманье грубо ихнем:
«Ошибаясь, не свернём!»

«Патриоты», с вами я не спорю,
все вы фейки, в сути, фраера.
Нравится встречать мне утром зори,
провожать их тихо в вечера.
По сердцу пейзаж осенний.
Днями,
что неделями меняют цвет.
С увядающими вмиг цветами,
для чего причин как будто
нет.
В изменяющейся цветогамме
кроется безжалостный объём
опадающей листвы.
Верхами
не галопом мчимся, а бредём
по поверхности стихии света,
к нам летящей из Вселенной звёзд
расшифровкой песенных приветов,
словно капельками
в небе слёз.
Испаряются в заре востока,
начиная новый день, мечты.
Под крылом течёт река истока,
что прекрасно видно с высоты.

По-осеннему в печали острой
затуманилась святая ширь.
Остаются на Душе коросты
за такую участь,
светлая Сибирь,
ты покрыта горечью и пеплом –
временным безволием судьбы.
Вид открылся, он великолепен
из окна исчезнувшей
избы,
а в него влетела панорама,
неизменная с тех пор она.
И луна, как будто купол Храма,
радует, привидевшись, меня.
Ты была когда-то ссылкой многим
лучшим людям бешеной страны.
Грабят все тебя, Сибирь,
в итоге.
Сломаны те судьбы без вины.
Нищие мы, но не Святым Духом,
помогает что нам
выживать.
Полнится пространство новым слухом,
что выходим зло мы побеждать.