Владимир Пещера - Иоанновы кони. Стихи

Лёд, где сверкнёт, снега лучами смяты,

чернеет спуск, разъезжена дорога,

хоть и четверг, – все дни в России святы,

причём всегда, что с Богом, что без Бога, —

то не страна, – прообраз мирозданий,

где русский дух машина для галактик, —

здесь полигон для звёздных испытаний, —

а жизнь и смерть, – как виды новых тактик.

Ничего

не вернуть, —

так устроено время, —

не под силу

забвения

камни столкнуть, —

я привёл бы сюда

ханаанское племя,

вот тогда

на себя

вы смогли бы

взглянуть.

Ничего

не сменилось, —

всё та же картина, —

те же мощи

навстречу

и те же глаза,

только шире

и краше

под небом равнина,

только горше,

кровавей

стекает слеза.

А что есть у меня? Да, пожалуй, немного, —

как у всех, у кого в седине спелый лён, —

правда, больше мирского, но есть и от Бога, —

всё ж в России, по милости божьей, живём, —

а ещё наша Русь, – как дитя перед бродом,

что, прижавшись к груди, умаляет снести, —

она ждёт воссоздания с кровным народом, —

только так можно будущее обрести, —

ей охота обнять неземные просторы, —

по вселенной с размахом, по-русски, пройти, —

чтоб поляны из звёзд и светил косогоры,

как знакомцы, встречали на новом пути.

Так что, – много всего у меня, очень много,

как у тех, у кого в седине спелый лён, —

правда, больше мирского, но есть и от Бога, —

всё ж в России, по милости божьей, живём!

Мы идём по следам царствий, съеденных в прошлом:

ханааннов, египтов, ассирий … (вдыхаем их пыли и дым),

если русскость в России давно принимают за пошлость,

хотя третий рейх крякнул в пенатах, где рос третий рим.

Вот опять олигарх, рядом с ним прихлебатель сановник, —

их союз и страшнее и твёрже, как только слабеет народ, —

за спиною всегда новый жрец иль святоша церковник,

чтобы меньше с плебеями было сверхсметных забот.

Опускаются руки у слабых в бессилии кривду исправить,

глас безвольного люда молчит, но ревёт и ликует толпа,

и с экранов, как прежде с арены, летит инфо-гравий

и камнями, облитыми ядом, касается детского лба.

Новых варваров ждём, чтобы слиться в кровавом угаре

и в последних бореньях Свободы почувствовать вкус

и увидеть в предсмертной агонии, как гибнут твари,

а ещё, как воскреснет Святая Великая Русь…

Среди сосен корабельных взад-вперёд шагает ветер,

словно мачты примеряет новым парусным флотам, —

он моря и океаны исходил по всей планете,

он готовится к отплытью к неизведанным мирам.

Капитану-командору стала тесна наша гавань, —

прелесть дерзкого похода будоражит его кровь, —

на невидимых страницах его личного устава,

как девиз, святая фраза «Приключенья и Любовь!»

Набирает он армады, где команды из бывалых, —

из охочих до познаний, бьющих силой через край, —

из туманов восходящих, облачков больших и малых,

чтоб по первому приказу проторить дорогу в рай.

Разухабилась ель, разрослась до небес,

проберёт меня хмель, толканёт тогда бес,

вот пойду и… срублю, а чего ещё ждать? —

будет что и по мне на дорогу метать. —

Пустоверий не чту, не боюсь укоризн, —

всё одно на Руси смерть, что новая жизнь.

И так было всегда и так будет свой век

потому, что дурак – русский наш человек,

но его простота семя правды хранит,

как и все чертежи неизвестных орбит.

Вырастай моя ель, выше края небес, —

в свой черёд я уйду в твой заоблачный лес.