Александр Грич - Надейся и верь (сборник)

Эшелоны вольные, победные,
Станций узловых оркестры медные.
У вокзалов, выбеленных известью,
Ждут живых.
И ждут пропавших без вести.

Лица, лица… Те, не те, похожие…
Слава богу, выдюжили, дожили!
Лица, лица! С фронта едет армия…
Шелестит, как дождик, лента старая.

Эшелоны той погожей осени,
Отчего вы без конца проноситесь?
Отчего приходят слезы сладкие
С вашими веселыми трехрядками?

Оттого ли, что и сам не ведаю,
Где же и кого встречать с победою?
Оттого ль, что пулями и плачами
Жизнь моя покуда не оплачена?

…Наступает первый день творения.
Нет ни у кого ни в чем сомнения, –
И идут вагоны за вагонами
Долгими годами – перегонами.

Вы как хотите – я иначе не могу.
И я оставлю уйму дел,
И в этот город, в этот город убегу,
И затеряюсь в нем на день.

Я разменяю серебро на пятаки,
В кафе случайных стану есть.
И в этот день, наверно, буду я таким,
Какой на самом деле есть.

Пройду по улицам и улочкам его,
В пустой автобус заскочу –
И никому не будет дела до того,
Кто я такой и что хочу.

И занесет меня па Чистые Пруды
Из автомата пить ситро –
И вдруг из памяти моей возникнешь ты,
Как будто из дверей метро.

И не минуту, и не месяц, и не год
Мы простоим с тобою так,
И наконец: «Ах, сколько зим, а ты все тот!»
«И сколько лет – а ты всё та…»

Так извините, я иначе не могу.
Оставлю уйму срочных дел –
И в этот город, в этот город убегу
И затеряюсь в нем на день.

Могу гордиться –
Выполнил я закон,
Дом поставил в пустыне на шесть окон.
Сосну посадил
На исходе горького дня –
Она уже выше меня.
Могу гордиться –
Сын-подросток гоняет мяч.
Я его не учил: «Не падай!» –
Учил: «Не плачь!»
Вот короткий перечень
Главных дел.
Много ли, мало ли –
А это успел:
В доме моем геологам
Нефтяные видятся сны.
Над могилой отца
Склонились ветви сосны,
Звезды в тетрадях сына, танки, бои…
Таковы итоги мои.
Есть, где укрыться,
Когда ненастье кружит.
Есть, с чего начинать,
Чтобы дальше жить

Конечно! Не стоит и спорить.
Пижон. Гитарист. Вертопрах.
Шершавое, серое море
Кружит корабли на цепях
И воду холодную мутит,
И каплями в пальцах дрожит…
А кто-то меня еще учит
Умению правильно жить.

Над берегом ветер хлопочет
И рвет сигарету из рук.
А кто-то меня еще хочет
Втянуть в заколдованный круг,
Где опыты – чище не надо,
Где мудрые старцы – из рам,
Где путь от доклада к докладу
Достоин, солиден и прям.

…А впрочем, забуду и это.
Газеты по пляжу ползут.
Конец неуютного лета.
Налипший на гальку мазут.
В кино «Утоление жажды»,
В прибое мальчишек галдеж…
И море, в которое дважды,
Крути – не крути, не войдешь.

Гитару спрячь,
пера не тронь,
всё было, все знакомо.
Сиди себе, гляди в огонь,
когда уснули дома.

Во мраке комната, как зал,
и в темноту уплыло
всё то, что ты привычкой звал,
а это жизнью было.

И лишь огонь в большой печи
живет не по науке.
Струится, бьется в кирпичи,
заламывая руки.

Печален отсветов уют,
но, бликами согреты,
из тьмы иными восстают
и книги, и портреты.

Огонь, огонь передо мной
горит в печурке тесной.
Его из глубины земной
вели в трубе железной.

Он вентилями укрощен,
компрессорами сдавлен,
а вот танцует –
всё не в счет,
как будто только явлен.

Себя не можешь превозмочь,
а у огня не страшно.
Он печь переживет, и ночь,
и город этот странный.

Поток уносит пламя ввысь.
Нет Бога.
Есть лампада.

Ты, вечность теплая, струись!
Перезимуем.
Надо.

Когда взойдете вы на пьедесталы,
Все те, кто к ним сегодня держит путь,
Весьма возможно, что и я устало
Присяду на скамейку отдохнуть

Перед одним из этих монументов…
Вгляжусь в металла отблеск дождевой
И, грешен, сквозь торжественность момента
Подумаю: а я еще живой.

А там – не будет и меня. Всего-то!
Уйду от глаз, которых так боюсь.
Вернусь – травою? Ласточки полетом?..
А может быть, и вовсе не вернусь.

Чего уж там искать путей из бездны,
Когда прожито все, чем дорожил.
Прекрасно знать, что чучелом железным
Я не вернусь туда, где прежде жил,

Стихи писал. На пляжи ездил летом.
Не очень торопил свои года.
Да просто жил! Не так уж мало это,
Как, может быть, казалось иногда.

В конце молчания поставим точку.
И будет эта точка означать,
что перед ней – невидимая фраза,
а может быть, период, содержащий
немало утверждений, отрицаний,
вопросов, не попавших на бумагу…

Так что ж?
Они от этого не лучше, не хуже.
Таковы, какими были.
Им до стихов, по сути, нету дела,
да и стихам, пожалуй, не до них.
Как было б скучно,
если бы в строку
попало повышение цен на рынке,
невежливость хапуги-управдома,
невежество профессора, который
готов писать о классиках несчастных,
и оптом их, и в розницу склоняя,
да так бездарно,
что одним утешусь:
покойным, слава богу, все равно!

А также доставание лекарств
и очередь за авиабилетом, и прочее.
Зря, мой приятель мудрый,
вздыхая, говоришь,
что это жизнь.
Жизнь слишком хороша,
чтобы ее
хотя бы краем на такое тратить.

…Однако же бывает и другое,
на что не жаль
ни сил и ни страстей.
Но упаси нас, Боже, от напасти
несчастий и болезней.
В них душа возвышена,
но непомерны муки.

Нет, надо быть как в песне благодарным
за эти годы,
что прошли спокойно,
за зябкий очерк утра за окном,
и даже за молчание, с которым
прощаюсь.

И вот появляется слово.
Откуда, зачем и когда?
От книги до книги сурово,
Неспешно проходят года.
И пропасти жизни, и пики,
И трудные рваные дни
За время – от книги до книги.
А в книге немного: взгляни
На строки, что бодро шагают,
И рифмы на правом краю.
Ведь в чем-то они отражают
Бессмертную душу мою.
Незримые тянутся нити
К словам, что веду, не спеша…
Прекрасно, но только скажите,
А что же такое – душа?
Тех строк незнакомое племя
Тревожит меня наяву.
Они отражают и время,
Поскольку я в нем и живу,
И жил, чертыхаясь порою,
Искал свою правду, как мог.
А что это время – такое?
Не знаю. И вам невдомек.
…А всё-таки это прекрасно,
Что смерть, и любовь, и грехи,
Обычным словам неподвластны,
Войдут ненароком в стихи.
И вот появляется слово…