Владислав Макин - Хочешь крылья белые? Сделай сам!

Суров сидит наш литератор.
О жизни думает, наверно.
И вдруг завыл свежо и тонко,
Ага! Картошки захотел.
И входит пламенная дева,
Чадит и брызгается салом,
И зубом цыкает проворным,
И усмехаясь говорит:
– Дурак. А если непонятно,
Думкопф, а если непонятно,
Мужик, сходил бы ты на рынок!
Самсунг ты, или не Самсунг?
И тут как вскрикнет литератор,
Как топнет ножкой загорелой!
Возьмет Муму, да и утопит.
И спит потом до часу дня.

Бросая пить вино и пиво,
Напрасно думать, что тебя
Возьмут за талию красиво
и поведут, лаская и любя.

Когда сухим и трезвым взором
Окинешь мир себя вокруг,
Цветами скорби и позора
Земля и небо вспыхивают вдруг.

Нелепый час сердечной муки
Не превращай в тоски года,
Давай пожмем друг другу руки
И разойдемся раз и навсегда.

Прощальных слов, мой друг, не надо,
Отныне пой за нас двоих.
И пусть забвенье и отрада
Хранят тебя от глупостей иных.

– Что происходит со мною?
– Зима происходит.
– Мне одиноко.
– Я занят, родная, я занят.
– Кто-то царапает стекла, все ходит и ходит…
– Ветка царапает, мечется снежная замять.
– Ты разлюбил меня?
– Что ты, родная, однако…
– Ты не целуешь меня, почему?
– Ты же видишь, я занят…
– Страшно мне, милый, все воет и воет собака.
– Ветер, родная.
– Одна я.
– Я знаю, я знаю.

Город, распахнутый, словно рана,
Открытый ветрам, приносящим прохладу,
Тебя населяют ящеры и дети, чей смех —
Откровенье.

Дети вырастают и превращаются в ящеров,
Обертывают себя шелками
И берут девиз: Ярость.

Но некоторые остаются людьми
И говорят детям: Радуйтесь!
Это Учителя.

Едва я появился в этом мире,
Мне сунули в руки лопату
И заорали: Копай быстрее,
Рой в направлении к центру!

Я ничего не понял, но рыл, как безумный.
Наконец, я остановился и закричал:
– Эй, там, наверху! Что это будет?
Зачем нам эта яма?

И сверху ответили:
– Это ловушка для дикого вепря Ы.
Его уже гонят сюда.
Рой быстрее.

Ему говорят:
– Человечество плюс ты – получится хорошо.
А он отвечает:
– Ответ неверный. Я сам по себе.
Они говорят:
– Тогда мы тебя вычтем.
А он отвечает: "Пожалуйста»
И уходит домой.

Жена говорит :
– Ты голодный?
А он отвечает: «Ты знаешь?
Они меня вычли. Из человечества».
– Бедненький, – говорит жена, —
Ну, садись, я налью тебе чаю.

Гидроцефал печально смотрит вдаль.
Светлее дня печаль гидроцефала.
Так много дел, а времени так мало,
И денег нет, и прожитого жаль…

Вдали мерцает воздуха вуаль
На горизонт накручиваясь вяло,
Земля кругла, но матушка сказала:
– Отсель уйдя, воротишься едва ль.

Осенний свет, створоженный в туман,
Течет с полей и копится в оврагах.
Судьба шуршит серебряной бумагой,
А развернешь – насмешка и обман.

Так мир велик, и так безмерно мал
В своей любви к нему гидроцефал.

Поднимались до края отвесной скалы,
Хлопья пены роняя, крутые валы,
И пытались, от ярости злы и белы,
Сбить оковы скалы, ненавистной скалы.

Разбивались они и позорно брели,
Собирались от скал в безопасной дали,
И зверея, с собой кашалотов вели
И толкали на твердь, и кричали: Вали!
Обрывая попутно рули кораблям.

А потом я услышал негромкое – Блям!
И стакан, где плескался отчаянно чай,
Раскололся. Его я толкнул невзначай…

Вся жизнь – борьба с самим собою
На территории врага.
Глаза открыл – готовься к бою,
Уже нацелены рога.
Уже гремят его копыта,
Уже ощерены клыки.
Не мир, а камера для пыток,
Сплошные колья да крюки.
Сплошные надолбы да цепи.
Кругом то яма, то ухаб.
То зубом он тебя зацепит.
А то штаны когтями – хап!
Вот так весь день и бьешься насмерть
За право быть самим собой,
Пока, вспотев, не схватишь насморк,
И не скомандуешь: Отбой!
Отбой. И тает вражья стая.
И ты идешь и варишь чай.
И мирно шепчешь, засыпая:
До завтра, дьявол. Не скучай.

Алый вечер, алый вечер, черный бриг.
Крики чаек, ветер с юга, теплый бриз.
Небо мокнет в море краем облаков.
Путь неблизок, мы плывем без дураков.
Брызги пены, скрипы талей на ветру.
Чем-то встретит нас стихия по утру?
Чем-то встретит, не горюй, моя душа,
Ты дыши, пока погода хороша.
Наберись, душа, терпенья, все равно
Никуда от нас не денется Руно,
Если свыше нам даровано оно,
То и ветру быть попутным суждено.
Море дремлет, мысли шествуют тихи,
Так и просится стихия на стихи,
Так и лепится конфетой на язык:
Крики чаек, алый вечер, черный бриг…

Чугунное ядро здравого смысла,
Короткая молитва тюремного капеллана,
И вот, зашитый в кожаный мешок тела,
Лечу со стен вечности в океан жизни.

Бездна желаний во тьме невежества,
лезвием мысли вспарываю оболочку времени,
И, на последнем дыхании, выскальзываю
Из душных объятий стихии.

Между небом и землей, отдыхающей чайкой,
Праздную свободу и не могу надышаться.
Эй, на фелуге, захватите несчастного!

С замка палят из пушек, побег обнаружен.
Поздно, меня ждут сокровища. Кто я?
Друг мой, я и сам бы хотел это знать.

Проходя мимо него,
Мы особенно бодро поем свои гимны
И гудим в свои трубы.
Мы не настолько глупы, чтобы пытаться обмануть его
Своим беспечным видом.
Просто нам надо заглушить в себе желание
Кинуться на него,
И топтать… топтать… топтать…
Пока он не обретет того,
К чему так стремится —
Свободу.