Владислав Макин - Хочешь крылья белые? Сделай сам!

Я гляжу, а за окном осень,
На деревьях ни листка нету.
Я печальный и больной очень
И, наверное, умру к лету.

И по-прежнему зима будет,
Жизнь по-прежнему пойдет тупо,
Не жалейте вы меня, люди,
Я вас тоже не жалел, глупых.

И чего нам всем делить вроде,
Но срываются на крик дяди,
Отчего это у них в роде
Вдруг паршивая овца в стаде?

И печально оттого очень,
Что покину этот мир в ссоре.
Я смотрю, а за окном осень.
Very well, друзья, но I am sorry.

Жизнь с тех пор, как ты из жизни этой
В мир иной сошел, не изменилась,
Нынче снег, а скоро будет лето,
После засух – снова грязь да сырость.

Ты ушел, а мы толпой зависли
На идеях, круче, чем на проме.
Тате грустно, всяческие мысли
Посещают Тату, нужных кроме.

В остальном, по-прежнему. В морали
Все блюдем, совсем изблюдовались.
Так-то славно, кто кого марали,
Те же в том и сами замарались.

Так что есть «прекрасные моменты»,
И, порой, взаимопониманье.
В перспективе – павшим монументы,
Небольшие, правда, но – вниманье.

Впрочем, вру я. Сумерки все гуще,
В темноте, ты знаешь, не до смеха.
Лягу спать. Тепло ли в райских кущах?
Дал бы знать, так я бы и приехал.

Не стоит злиться на него,
Не надо зеркала бояться,
Не оскорбит оно того,
Кто не намерен отражаться.

Отдайте зеркало врагам,
И пусть они ему пеняют,
Швыряют, подлое к ногам,
Кричат и яростно пинают.

А мы повесим лик вождя,
Героя времени, мессии,
И будем смело утверждать,
Что мы в душе еще красивей.

Напрасно глупые враги
Нам корчат пакостные морды.
Им не унизить нас, нагих,
Дрожащих, маленьких, но гордых.

Наложим дружно большую кучу.
Не надо думать про скверный запах.
Взамен широкий обзор получим,
И плюс возможность глядеть на запад.
Там тоже куча! И тьма народа
Идущих в гору, горланя в рупор.
Они в скафандрах, такая мода,
А мы без оных, и это глупо.
Почти безумно. И все же странно
Платить за воздух, которым дышат.
У нас бесплатно, поднялся рано,
Одел спецовку и в скверик вышел.
Сидишь, балдеешь, ворон до черта,
Считай, товарищ, не бойся смога.
По курсу вечность, и день четвертый,
И можно смело мечтать о многом.
На кой нам леший смотреть на запад?
У них там, правда, повыше куча.
Но мы моложе, и крепче запах.
У вас, мол, вязко. Они нас учат!

– Ты для всех континуальный,
А со мной такой дискретный,
Говорила баба деду, слепо щурясь на звезду,
– Почему?
Скажи на милость?
Чем я, старый, провинилась?
И ответил мудрый даос:
– А иди-ка ты домой.

И мы отцов ругали скверно,
Забыв, что те не имут сраму,
А время медленно и верно
Текло по склону Фудзи в Яму.

С безумной скоростью улитки
Оно вертело задом липким
И обирало нас до нитки,
И обдирало, словно липки.
Хотя кормило до отвала
И устилало путь вещами,
Оно совсем не то давало,
Что нам вначале обещало.
В пятнадцать все мы гениальны,
А в сорок – редко и поштучно.
Живем негромко и банально
И мыслим строго и научно.
А после в бронзе или в камне
С высот заоблачных взираем
Как новый бродит в мире Гамлет
Страстями древними терзаем.

Я грешил без оглядки и совести
И наказан любовью за то,
Что в печально возвышенной повести
Я нуждался, как заяц в пальто.
И хотя я любил до безумия
Божий мир, ни на грош не ценя
Жизнь свою, но сегодня я думаю,
Что она обожала меня.
Отвлекалась на вечные хлопоты
О моей непутевой душе,
И однажды сказала мне: «Жопа ты.
Все. Затрахал. Довольно. Туше.
Улыбнулась, оправила платьице
И взмахнула волшебным платком.
И отныне за мной она катится
Паровым неподкупным катком.

Не напрягай меня без нужды,
Я все равно не напрягусь.
Я остаюсь сомнений чуждый,
Свинья, быть может, но не гусь.

Иерихонскою трубою
Весь мир назавтра прогреми,
Мне в этот вечер быть собою
Приятно, хули, mon ami

И если жизнь моя – засада,
Ищи себе других забот,
Но напрягать меня не надо,
Меня все это не a bird.

Шон Птеродактиль сидел на большом саксауле,
Мысленно к небу в крутом воспаряя движеньи.
В небе смеркалось, ветра из тоннелей подули,
Шон чертыхнулся и зябко поддернул колени.
День первобытный свое завершая теченье
Канул туда, где и следует гнить мертвечине.
Слева от Шона неслабое вспухло свеченье,
Вновь Пятипалый возник по прихода причине.
«Снова, наверное, сбить меня будет пытаться»,
Шон осторожно вздохнул и взобрался повыше.
Но Пятипалый не в духе был Шоном питаться,
Он бормотал и чесал черепицу на крыше.
С горестным стоном поправив ее на стропилах,
Том Пятипалый прошел под большим саксаулом
Мимо цистерны, заполненной ржавым опилом,
В сторону древних руин, из которых так дуло.
День завершался, и Шон Птеродактиль заухал,
Жаль ему стало чего-то, чему и названья
Не было в мире… и камнем увесистым в ухо
Тут же был свален на груду бетонных развалин.
День завершался. Все так и должно быть, как было.
Том закусил и совсем ему сделалось томно.
Что-то забыл он, его ли то Нечто забыло?
Том померцал и уныло затрюхал до дома…

При отсутствии света,
Мир – пристанище Тьмы.
Нам известно об этом,
Соглашаемся мы.

И ползем в буераки,
И наощупь живем,
И друг друга во мраке
Поедаем живьем.

Мы и думать забыли,
Что такое душа,
Прометеев, как пыли,
А огня – ни шиша.
О каком-то мессии
Постоянно твердят,
Неспроста пригласили.
Непременно съедят.

Вот щас войду я. Щас, я верю,
Войду!.. И снова в стену лбом
Шарах!.. Глазами видя двери,
Мы в них никак не попадем.

Отбив худые части тела,
И так помятые в бою,
Мы – осторожно до предела —
Заводим в домик плоть свою.

Нам точка пятая смягчает
Удары острые углов,
И сердце радости не чает,
Все много хуже быть могло.

Но ты любим? И понимаем?
О да!.. Ура!
…Кара Барас!
…И тут мы очи поднимаем
И видим страшный медный таз!