Ван Клевер - Однажды произнесённое тишиной

«Прости меня» – я прошу в небеса.

Застыли фотоснимком мои мгновенья,

Солёными каплями разъедает глаза,

Осколками криков лопается терпенье.

И стало стыдно, страшно за полудни

И пустоту, разлитую серым в теле.

Не уходи за… не гаси мои огни,

Не оставляй выжженным на постели.

Не ставь на мне крест – я не хочу быть каменным,

Равняясь с толпой, заполненной пустотой.

Пускай так неправильно, но лучше быть пламенем,

Чем никогда не касаться облаков щекой.

Приди ко мне, пускай посреди ночи,

Ругай до слёз, я этому буду рад,

Но только ругая, скажи, между прочим,

Что всё-таки путь мой ведёт не назад.

На пределе. Растают усталые листья,

Бросит осень под ноги мокрые кисти

С пожелтевшим оттенком оранжевой пыли,

Нас догнали дожди и туманы накрыли.

На пределе. И серыми стали дороги

– Тебе грустно, скажи? – Наверно, немного.

Это что-то внутри, это где-то в душе.

Может сердце стучаться устало уже?

Но не будем об этом, просто старые раны.

Лучше чаю покрепче. Достанешь стаканы?

Посмотри за окно – им сегодня не спится,

Стая белых огней, магистральные птицы,

Набирают разгон, убегая отсюда,

Если хочешь кури. -Нет, сегодня не буду.

Я люблю, когда дождь, но сегодня не то.

Помнишь летом на пляже песок золотой?

В самый ливень попали, носились как дети

И счастливее не было нас на планете.

Где же это теперь, почему мы грустим?

– Потому что мы нового лета хотим.

Только осень нужна и тоска под грозой,

Чтоб мы поняли важное что-то с тобой.

Чтобы прошлое снова для нас оживало

И дождями обиды и слёзы смывало,

Забирая с собою осколки надежды,

Чтобы утром мы снова смеялись, как прежде.

И поэтому грустно на этой неделе,

Потому что мы оба с тобой на пределе.

Я видел у края в горящем закате

Пепельный замок без каменных стен.

И губы мои зашептали мне: «Хватит,

Я буду идти, я ищу перемен!»

Пускай всё пройдёт чередой повторений

И я, окунаясь в огонь или в лёд,

Пройду без возврата хоть сто измерений,

Но только бы это был путь вперёд.

Только бы сердце в висках отдавалось

И душу тянуло за тонкую нить,

Не марионетка я, что поломалась,

Я кукла, которой так хочется жить.

Пускай кто-то сверху смотрел, замирая,

И мысли мои на ладони листал.

Вы слышите? Я вас уже замечаю.

Смотрите в глаза, я ещё не устал.

Топчите и ставьте меня на колени,

Но я поднимусь, потому что хочу

Быть первым собой изо всех поколений,

Кто смело в лицо посмотрел палачу.

Давите меня, испытанья бросая,

Я слёзы свои удержать не смогу,

Но где-то внутри я уже понимаю,

Что жизнь – это танцы в холодном снегу.

Вы дали мне руки из мягкой пластмассы

И волосы выбрали глазкам под цвет,

Но я изнутри переполнился красным

И вправе увидеть однажды рассвет.

Что-то там уже вдогонку, намёк тонкий

И через секунду тишина рвёт перепонки.

Стой ветер. Для чего мне это равновесие?

Я сказал многое? Слишком. Бесимся.

Рвём куски, кидаемся словами-пулями,

Зеленеем от тоски, протирая стулья, мы

Слушаем по сотне раз доводы от разума,

А потом приходит час для недосказанного.

Вот оно, так-то, – стали скалозубами,

На минуту ярости поток не удержали губы

И в лицо едкими липкими старыми

Брошенные слова: «Посмотри, кем же стали мы?»

Я поднял голову. Из беззвучного зимнего неба на меня пристально смотрела вселенная. Она была так невыносимо далеко, что разглядеть её было невозможно, но я чувствовал, что она смотрит. Что я скажу ей, когда стану ближе или, когда пойму, что она всегда была рядом? Какие вопросы я задам? Смогу ли я ответить на хоть сколько-нибудь простые её вопросы или буду стоять смущённый и сгорающий от стыда?

Никто мне не ответит, даже если я произнесу это вслух. Я лишь нарушу симфонию тишины и падающих снежинок. Разлучу их восхитительный союз, что рождается на тонкой грани света от фонаря и успокоившейся бархатной ночи, которая дышит так незаметно, что даже самая лёгкая снежинка едва подрагивает, стремясь к земле. Нет, этой гармонии я сейчас нарушить не имею никакого права, потому что я их чувствую.

Падают ли они или летят? Падаем ли мы или летим? Живём ли мы или спим? Знает ли снежинка, что за судьба уготована ей? Знает ли снежинка, как она важна для этого мироздания? Как она важна для меня сейчас? Знает ли Она, как важна для меня сейчас?

Слова всегда скудны и их всегда мало, а тишина всегда исполнена. Мы можем говорить всю ночь напролёт и не высказать самого главного, даже его маленькой толики, а можем молча посмотреть друг другу в глаза и в полной тишине сказать абсолютно всё. Совершенно всё, что хотели сказать. А порой и то, что не хотели…

И я не знаю, с каких пор я стал доверяться так тишине. С каких пор я перестал читать вслух и стал просить друзей не цитировать стихи, а читать их «про себя» в прямом смысле. С каких пор я стал верить, что тишина может подсказывать правильные ответы или наводить на вопросы, которые откроют тебе и весь мир вокруг и самого тебя. Не знаю, с каких пор, но сейчас я снова доверился ей и сделал шаг в сторону, чтобы почувствовать, как кружится снежинка – да-да именно та самая снежинка. Как она прозрачна и чиста. Сколько волшебства заключено в ней. Ты скажешь, наверное, – глупости – замёрзшая капля воды, химия и физика. Да – химия, да – физика. Но и душа. Ты не забыл, что это такое? Для тебя не стали привычными такие выражения как «душевный», «одухотворённый»? Не опустели ли для тебя такие слова как «трепет», «нежность», «доверие».

Задумайся, если в твоей системе ценностей, в твоей наспех за несколько лет нарисованной картине мира, за этими словами ничего не стоит и ничего их не наполняет – может быть и картина твоя бездушна? Неужели ты думаешь, что этот мир и всё вокруг может обходиться без души? Неужели ты думаешь, что ничего, кроме набора формул, систем и законов не заложено в самое основание тебя, глубже, чем ты можешь себе представить? Неужели ты думаешь, что ты умнее этой маленькой трепетной снежинки, которая в своём удивительном полёте не-то задумалась, не-то замечталась? Неужели ты думаешь, что можешь нарисовать круг на земле и заставить себя верить, что за его пределами всё совершенно такое же, как и внутри него?