Николай Бородин - 100. Yurodstvo

средь песков, средь бела снега,
средь лесов, под синим небом,
над глубиною морской,
на земле вулканьих снов,
на штыках высоких гор,
под водою, над водой,
над землёю, во гробах,
в хищной чаще, в поле риса,
под ногами у опричны,
перед божьим пред величьем.

ты вся на помаде,
я весь в олимпийке,
все мы здесь в угаре,
и не только лишь напитки…

я не слышал этот голос
будто тыщу лет,
это мне сказал мой порох,
что он ещё есть.

я родился у окраины седой,
мои волосы, как смоль.
гнилостной своей рукой
доставала меня мать под ночь.

увядая, словно солнце,
в вечер пред Христовым Рождеством,
меж ресничек твоих тонких.
улыбаюсь пред концом,

и потец меня целует,
словно перед снами мать,
а вниманием балует
позабытая моя семья.

я как путник, чужестранник
в мире символов, крестов,
закоптившихся пакетов пьяных,
позабывших про тепло.

и не виден, ненавидим
финишный мой флаг,
только смутно слышен
матерей родимых плач.

я упал.
я резал собак
и кидал
их в овраг.

я проспал
сотни лет,
и во снах
ничего уже нет.

и во снах —
пустота,
лучше б воспрял
ото сна

и упал
навсегда,
да туда,
сам не знаю
куда.

не поэт,
не человек
и не темень,
но не свет.

я не ангел,
я не демон.
я не падал
с чиста неба.

все поэты,
а я нет,
все при деле,
а я нет.

кто-то гвоздь
забил хореем,
кто-то гость
под этим небом.

а на улице грибы
сияют серо
всеразличной высоты.
серо.

червь обвивает, как плющ,
смерть на пороге Вселенной,
как и все умрет всемогущ,
захлебнется в падучей пене.

и если уйдем, не проснемся,
за исходом рад буду я,
время песчинкой прольется
как талая марта вода.

а звёзды зажглись, ведь я попросил,
чтоб не утух даже жалкий карлик.
слезы ушли, как давно уже ты.
жалко, что здвезды той я не пара.

на пире напьёмся мы вдоволь,
из чаши с рубином алым,
побежим мы дальше на волю,
и уже кто-то подарит нам астры.

за листопадом снегопад,
за серым дождиком снега.
за тем, что было навсегда,
обычно то, что мимолётом.

а за зимою лишь весна —
иначе не бывает просто,
а за стихами голый образ,
что в шубе слов, метафор, игр.

раздень поэта догола,
оставь его бумаги вдалеке
иль выброси совсем на век,
чтоб позабыл он о стихе.

заставь забыть мольбы
и всхлипы слёзные в ночи,
смотри, как на ребёнка и молчи,
чтоб смог он плач свой позабыть.

по подвалам шарился, шарахался,
бродил и искал,
но потом громко закашлялся,
тогда-то поймали его за рукав.

кожа, что пепел
черные легкие, худая спина,
косое его тело,
и с кровью слюна,

идёт как-то раз он по улице,
да кашлянул в карман богачу,
пока богач целуется,
оставляя на мадаме слюну.

и что же вы думали?
болезнь богача обошла?
но нет, через минуту уже —
зараза по карманам пошла!

бедняку кашлянул на монету,
и кинув её бедняку.
бугорка этим летом,
ударила нищего и несчастного по нутру.

никто никогда не сбежит,
на коне не ускачет никто,
ведь эта зараза лежит
в тельце мягком твоём.

здравствуй, город быдлоград,
бычки, торчки и солнце,
здравствуй, город быдлоград,
камни в закоптевших окнах,

переходы, подвортни, светофоры,
зелень майских тополей —
это всё родные формы,
это всё во мне —

в моих глазах, за серой тенью,
в кучме придорожный фонарей,
а в моих карманах деньги,
чтоб скупить честных людей.

город гопников, поэтов,
град из копоти и ветра,
из панелек, монолитов,
из людей, что триппер
поедает на обед.

больного бред —
вот мой город – серь да голод,
черная сырая твердь,
шепот, стоны, серп и молот,
да распахнутая дверь.

в вагоне зелёном,
что стены у дурки,
глухие окурки,
бухие утырки,
пустые бутылки,
блатные и урки,
блатные аккорды.
меж вагонов – харкота,
на сиденьях – наркота,
запах гнили и пота.

шатуны проснулись в лесу —
глаза их красны да страшны.
в середине седой зимы
дым кровный клубится в бору.

их сон потревожили зря,
лучше б до первых проталин
пробыли в берлогах, проспали
тепепь уж тревожат тебя…

шатуны побредут за охотником
по лыжным его следам,
по заснеженным по лесам,
глухими и белыми тропками.

ка-
пал дождь,
ска-
зал вождь:

«за Россию, за велику,
мы распяли всех врагов
и побили мы сто ликов,
за идеи от дедов!

мы прошлися смехом красным
желто-черно-белою ногой,
приударили по пасти
жалких басурманов-дураков»

из толпы ответный крик,
будто лозунг прозвучал:
«даёшь Россию в мир,
чтобы каждый китаёза знал,

что такое есть «Россия»,
чтобы не рубил леса Сибири,
а платил нам просто так,
а то слишком многого хотят!»

факелы зажглись на площадях,
облака не видно даже!
всех свободных россиян
отпустили дальше:
со штыком-ножом
и великим автоматом.