Бахтиёр Ирмухамедов - НЕТЛЕНКИ. КНИГА ТРЕТЬЯ

Любимая, выслушай! Я не виновен,
Что людям так нравится сплетни плодить.
Я грешен лишь в том, что я слишком духовен,
Что я не обучен порочно любить.
Любимая, милая, хрупкая, нежная,
Ну как мне тебе объяснить холода?
Ведь ты – неземная, иная, нездешняя,
Ведь ты посещаешь меня иногда.
Любимая, в жизни, где я не виновен,
Так часто виновным я вдруг становлюсь;
И как ни стараюсь – мой образ условен;
И мнится, другого вовек не дождусь.
Любимая, хрупкая, нежная, милая,
Ну, разве ты бросишь меня одного?
И разве Мечта улетит легкокрылая
И мне не оставит взамен ничего?
Любимая, выслушай! Я – не виновен!
За то, что духовен, не надо казнить.
Вини этот мир, что он так бездуховен,
Что этого я не могу изменить.

Я вышел ночью навстречу звездам,
Навстречу грусти, навстречу боли.
Душа молчала – ей было слезно:
Она лишалась последней воли.
Вокруг – беззвучно. Ни отголоска
Забытых весен, былых свиданий.
Твой образ где-то вдали, из воска
Плывет как будто в туман гаданий.
Стою у края, не веря в тени,
Не веря в образ. В душе – рыданья.
Ничто не тронет сердечной лени,
Никто не ввергнет уже в страданья.
Устало память былое узит.
Твой образ где-то в тумане сером.
Гнетет молчанье. В печали музы.
Прощаюсь грустно с последней верой…

Ты спросила, проживу ли
Без твоих небесных глаз?
Мой ответ ветра продули:
«Проживу, но только час».
Ты спросила, а смогу ли
Без твоих янтарных губ?
Мой ответ дожди смекнули:
«Не смогу: я – однолюб!».
Ты спросила, не умру ли
Без твоих пьянящих рук?
За меня снега взгрустнули
Белой невидалью вьюг.
Ты спросила, протяну ли
Без твоих метровых ног?
Тополя ответ шепнули:
«Что за бред?! Уж лучше в морг!».
Ты сказала: «Боже правый!
Ну, какой же ты дурак!».
За меня мой черт лукавый:
«Что ж, дурак; пусть будет так!».

Больше не надо, больше не надо
Этих страданий, этих разлук,
Этой мольбы оголенного сада,
Этой резни неоправданных мук.
Остановись, дорогая, довольно!
Что мы получим в итоге всего?
Если живем беспощадно раскольно —
Что мы получим в конце? Ничего!
Хватит, любимая, хватит, родная!
Мир и без нас переполнен враждой.
Будь же, как прежде, во всем заводная,
Будь же, как прежде, блестящей звездой.
Выплачь последние боли, обиды,
Стрелы ресниц озорно подведи
И никогда не показывай виду,
Что у тебя громоздится в груди.
Все! успокоился в злобе торнадо:
Тихо, спокойно, беззвучно вокруг.
Больше не надо! больше не надо
Этих страданий, этих разлук!

Когда во мне проснулся дар,
И видеть стал я тайны мира,
Вдруг забренчала скорбно лира
Про мировой души пожар.
Я все страдания людей,
Все их мучения и слезы
Сквозь жизни тьму и зла угрозы
Вбирал в простор души моей;
И душу мира и свою
Хотел я сблизить новой песней,
И высшей благостью небесной,
Я думал, их в одну солью.
Но все старания мои
Людьми различно отвергались:
Они смеялись и ругались,
И проклинали суть любви.
Они кричали: «Эй, поэт,
Вали отсель! Ты нам не нужен!
Мы даже Богу здесь не служим,
И на земле пророков нет!».
И я бежал от них в леса.
Теперь отшельник я угрюмый;
Теперь мои мечты и думы
Читают только небеса.

Как сильно я в тебе ошибся!
Какой позор я испытал!
Я с целым миром в драке сшибся
За непонятный идеал.
Как сильно я в тебе ошибся.

Что затуманило мне разум,
Когда я нервно отметал
Предупреждения проказы —
Ты далеко не идеал.
Что затуманило мне разум?

Как сильно я ошибся, Боже,
Когда так глупо воспевал
То, что нормальный не пригожит
Высоким словом «Идеал».
Как сильно я ошибся, Боже!

Но жизнь еще не на исходе:
Ждет впереди десятый вал.
Ведь где-то должен быть в природе
Тот самый Высший Идеал!
Да, жизнь еще не на исходе!

Земля дышала полночной дрёмой,
По полю ветер летал угрюмый;
Трава прильнула к фасаду дома,
Где я оставил былые думы.
Я помню смутно, росла черешня
Вдали от дома, у той ограды;
Там образ тонкий скользил неспешно
На фоне звездном чужой отрады.
Я был нездешний, я был изгоем,
Я был отвергнут, я был непрошен,
Но веял образ в меня покоем,
И мне забылось, что я изношен.
С тех пор дышалось душе любовью,
Чужая радость во мне таилась,
И сокровенной я нежил болью
То, что в гоненьях не изменилось.
И долго годы, как сон бессрочный,
Во мне хранили тот образ тайный;
И вот я снова, как в час урочный,
Слежу движенья во мгле астральной;
Быть может, чудом у той ограды
Тот образ дивный увижу снова
И новой силой чужой отрады
В остаток жизни повеет слово…

Я не повесился вчера,
Не застрелюсь сегодня.
О жизнь моя, ты – как игра!
Ты, как плохая сводня,
Наобещаешь, насулишь,
А глядь – во всем прореха:
Как будто я – в потемках мышь,
Чтоб грызть кору ореха.
О жизнь моя, уймись играть,
Довольно куролесить!
Не заставляй меня стрелять
В тебя или повесить.
И без того житейский гнус
Бесчинствует и гложет.
Но завтра я не отравлюсь
И послезавтра тоже.
Так, перестань, угомонись,
Дай подышать свободно,
Моя пророческая жизнь,
Моя игра и сводня!

Спасибо, милая, за твой отказ,
За беспричинную измену,
За ложь речей, холодность глаз,
За ненадрезанную вену.
Спасибо, милая; ты стала той —
Из прошлых лет себя вернула
И, как обычно, наготой
Меня, как прежних, обманула.
Спасибо, милая, за мой позор:
Ты надо мной теперь смеешься
Со всеми вместе; в общий хор
Хулы в мой адрес изольешься.
Спасибо, милая: и я прозрел!
Но не скажу я на прощанье,
Чего хотел и не хотел,
В твое поверив обещанье…

Я был когда-то радостным,
Я жил среди людей
И предавался сладостным
Мечтам в тиши ночей.
Но чем я глубже вхаживал
В законы бытия,
Меня обескураживал
Всевышний Судия:
Как будто так положено —
Святое на земле
Пороками низложено
В кощунствах и хуле;
Бесчинствуют кликушество
И грязные дела,
А Он во всемогуществе
Не прекращает зла.
И люди – безнаказанны;
И люди – без добра;
Бравируют проказами
С утра и до утра:
«Мы все в душонках – подлые;
Мы все в сердцах – рабы;
Интриги любим модные
И похоти гульбы.
Но мы живем актерами
И внешне – лучше мы;
Все худшее – за шторами
Из маскарадной тьмы».
И, углубившись в гадости
Людского бытия,
Мои исчезли радости.
С тех пор печален я.
С тех пор от лицемерия
Вдали живу один.
Лишь прошлые поверия
Услада для седин.