Бахтиёр Ирмухамедов - Нетленки. Книга вторая

Вышел я в сад благовонный
Из дому ночью весенней;
Месяц застенчиво-томный
Нежно плескался в бассейне;
Вкруг его плавали звезды,
Яблони, розы, сирени;
Ветер медлительно-поздний
Пел, как Синдбаду – сирены;
Тополь ритмично и плавно
Ветру подыгрывал кроной;
И получалось так славно
В этой гармонии скромной,
Что ощутил я волненье
В сердце, наполненном далью,
Будто любви возрожденье
Веет откуда-то тайной.
Видно, не зря полусонный
Вышел я из дому ночью,
Чтобы в саду благовонном
Сказку увидеть воочью.

Законы жизни создаем мы сами —
И здесь в конфликт мы входим с небесами:
Законы неба созданы для нас,
А наши – против нас, хоть созданы и нами.

Ты когда-нибудь думал о том,
Отчего в этом мире жестоком
Торжествующе – «око за око» —
Зло всегда поощряется злом?
Почему так безвольно добро,
И добро от добра так далеко,
Непривычное «око для ока»
И не ново и не старо?
Ты подумай об этом сейчас,
Попытайся проникнуть глубоко
В суть явления «око и око»
Под давлением пристальных глаз.
Поспеши! – ибо в мире шальном
Ты состаришься сердцем до срока,
И тогда уже «око от ока»
Твою душу повергнет в надлом.
И тебя не сумеет вернуть
Ни одно откровенье Пророка:
Ты уверуешь в «око на око»
И сойдешь на погибельный путь.
Разорви на себе эту цепь
И не связывай звенья порока,
Чтобы хищное «око за око»
В вековечную кануло слепь.

Во дни, когда иссохнут слезы
У обитателей Земли,
Я подниму останки розы,
Когда-то брошенной в пыли,
Развею их с высот небесных
На очерствевшую юдоль,
Чтоб воскресить огонь чудесный —
Любви страдания и боль.
Увы! но ныне царь Мамона
Воссел на трон Всея Земли;
Он Человечность свергнул с трона…
А роза… сломлена… в пыли…

Не пытайтесь унизить поэта:
Он скорее умрет, чем отдаст
Свою честь на посмешище света
Под плевки свино-денежных каст.
Ведь поэт – это гордость природы,
Это высших миров благовест,
Это раб и хранитель свободы;
Все, что есть у него – это честь!
Не старайтесь обидеть поэта
Злобно брошенным словом «рифмач»:
Ведь в четырнадцать строчек сонета
Он вместил ликованье и плач.
Он сумел умереть и родиться,
И опять умереть и восстать,
Чтобы вам озаренья частицы
В виде музыки строф передать.
Не гоните вовеки поэта —
Он анафемы не заслужил.
Если пел он порывами ветра,
Значит, Бог эти песни сложил.

Если даже есть Аллах,
Не виновен Он, что люди
Превратили совесть в прах,
И в чести средь них иуды.

Если даже допустить,
Что Аллах вершит делами,
Он не в силах освятить
Подлецов в порочном храме.

Потому что род людской
Лишь одной привержен вере:
Деньги – идол золотой;
Ложь – всему глава и мера.

И ничто уже вовек
Не изменит человека,
Оттого что век от века
Духом чахнет человек.

И в строках, и в строфах, и в песнях, и в одах
Стремленье к свободам, как будто в свободах
Спасенье от мыслей и нудности быта,
Возможность уйти от людей и событий:
Напрасны старанья, напрасны труды —
Пустое усилье – толченье воды.
В заоблачных высях, в надзвездных мирах
Витают и гений, и люмпенский страх.
И здесь, на Земле от погоды к погоде
Ты дань отдаешь несвободной свободе;
И нервные клетки казнишь ежечасно,
И больно тебе, и от боли ужасно.
И вот уже сам ты бежишь от свобод,
Обходишь стремнину, надеясь на брод.
А там уже толпы таких же, как ты,
Тщедушно отвергших опасность мечты.
И, в очередь встав, ты почувствуешь тылом,
Как кто-то тебе уже дышит в затылок.
И вновь на бумагу наносишь у брода
И строки, и строфы, и песни, и оды…

Время теперь такое:
Хочешь, храпи в покое;
Хочешь, воруй и славься —
Бедным красоткам нравься.
Время теперь такое —
Радостно-роковое:
Голоден люд, но сыты
Мафия да элиты.
Время теперь такое —
Запах дерьма в левкое.
К власти проползшие хамы
Роют друг другу ямы.
Время теперь такое:
Нравственность сродни изгою;
Вроде бы есть свобода,
Но не для народа.
Время теперь такое:
Плачет строка за строкою —
Честь и достоинство праху
Преданы… Слава Аллаху!
Время теперь такое…

Стараются, я вижу, как стараются
Украсть побольше и оклеветать других:
Быть сволочью – законом не карается,
Зато карается любой свободный стих.
А он сидит, провозглашая истины,
Известные с далеких тех времен,
Куда наш взгляд теперь направлен пристально,
Где столько славных и пустых имен.
И он глаголит, будто он единственный
Постиг все тайны мудрости мирской.
И вновь противоречие – убийственно;
Глашатай разума – с простреленным виском.
Величие как мания во времени
Переплелось с трусливой быстротой —
Отвергнув прошлое подавленного племени,
Он в позапрошлое стучится на постой.
И вот уже религия – не опиум,
И вот уже покорность – благодать;
И ложь воскресшая воздвигнута на подиум,
Чтобы могла себя прилюдно продавать.
А там, внизу, где сыро и где голодно,
Народ непросвещенный топчет грязь,
Внимая сказкам тупо и безропотно,
Лишь восхваляя вслух очередной Указ.
А между тем чиновники стараются,
Не покладая рук и в поте жирных лиц
Прибрать все то, что только прибирается
В пределах наших и чужих границ.

Я однажды пошел к мудрецу-старику,
Чтоб узнать, сколько лет мне дано на веку
И какую мне Бог уготовил награду —
Благоденствия рая иль ада тоску.
И сказал мне старик, наблюдавший в саду,
Как пчела предавалась усердно труду
«Коль пришел ты ко мне только этого ради,
Ты – мертвец! и уже пребываешь в аду».

Пронеслось. Улеглось. Отзвучало.
Но душа не смогла отойти
В предрассветный туман и начало
Своего рокового пути.

Избивали ее оголтело,
Издевались над ней, как могли,
Но она не покинула тело,
Но она не ушла от земли.

Но из бездны мучительной боли
Для души без конца извлекал
Вдохновенье живительной воли
Недоступный любви Идеал.

И душа, отвергая соблазны
Мимолетных утех и ночей,
Ежедневно летала на казни,
Изумляя своих палачей.