Михаил Потапов - Стихи

– Девчонки, пойдёмте лучше назад, —
Мише прохладно, он топчется, мнётся
На месте. Сегодня будет гроза,
А нам и хочется, и живётся.

Мы вошли в приоткрытую тьму,
И тьма приняла нас, сомкнулась за спинами.
Наверное, именно потому
Миша жив, а мы уже сгинули.

Мне перестало везти с автобусом.
Он не приходит за мной, не приходит.
А я всё делаю привычным образом.
Прихожу, становлюсь, жду его – верно же вроде?

Тучи по-прежнему были синими,
Люди водой запивали икоту —
Всё так, но автобус не шёл везти меня.
И я перестала ходить на работу.

Виктор Петрович носил платочек в верхнем
Кармане затёртой рубашки розовой.
Коровы так радостно рожали на ферме,
Тучи семь раз разрешились грозами.

Что же мне делать, люди добрые?
В киоске крутится, крутится вертел.
Беды-подружки смеются: дома я
Спать перестала, верьте не верьте.

В тяжёлой дремоте явились мне люди.
Я узнала: это спасители, ангелы ночи.
Говорят: всё потому, что сердце твоё не любит.
Беги, беги отсюда, это был первый звоночек.

Звенит, звенит мой первый звоночек
Звенит Вагнером, а потом Мандельштамом.
Беги, потому что ни одна жизнь не хочет
Того, кому и бежать невмочь, и
Не успокоиться под одеялом.

Уже бывшая замужем
В девятнадцать-двадцать,
Неудачно,
Будет теперь только себе
Стараться,
Будет себе батрачить
Дашенька-журналистка.

Мне она кажется
Девочкой-переростком,
Девочкой-гермафродитом,
Кучно застывшим воском
После свечи. Поди ты
Ей расскажи стишок.
Подумает – не мужчина.

А вот когда приходит
В клуб она на тусовку,
Кажется всем, что может
Быть и любовь высокой,
Как эта Даша. Нежной,
Как её пальцы, вьющиеся
У стакана.

Мало мне перекрестий
В мире и в человеке
Линий плавных и резких.
А Даше хочется в пекло,
Мало ей подноготной
Бедной суровой ночи.
За полночь Даша в «Скорой»
Едет с дежурным. Хочет
Даша писать про пьяных.
Хочет смотреть им в лица.

– Дашенька, просыпайся! —
Снится ей в «Скорой» голос.
Снится какой-то майский
Ветер, и бывший, холост,
Будит её на пару.
Вот за кого бы замуж
В платье и под гитару.
Даша проснулась. «Да уж, —
Думает, – ну и приснится же всякое».

Альберт и Альбертина
Поклонялись разным богам,
Зато аккурат к ногам.
А ноги были в ботинках.

Они расстались у входа,
Порога и четверга,
А солнце, как курага, —
Жухло, мято, противно.

Альберт писал на стене
Протяжные буквы «Ууу»,
Но не посвящал никому,
А всем говорил: «Садитесь».

Альберт и Альбертина
Оказались нужны четвергу.
И проделав дыры в снегу,
Они встретились на убийстве.

– А помнишь, ты говорила,
Мы Альберт и Альбертина
И Бог написал, что мы —
Две части одной кутерьмы?

– Да, говорила, помню.
С нами шептались корни,
И райские птицы, и вишни в садах…
Но нет, с именами – ты что, ерунда.

Сейчас всё гораздо лучше,
И муж у меня крутой,
И я бы не стала слушать
Бредни себя молодой.

Они постояли молча.
Альберт шевельнул плечом.
Буква «Ууу» разрасталась тучей
И била его хвостом, как бичом.

Альберт и Альбертина
Молча глядели вперёд,
Где с человека слетает ботинок
И кровь в облаках плывёт.

Никто не пил вчерашним вечером
В дощатом танцевальном зале.
Таблички вспыхнули аптечные,
У каждой по мильон терзаний.
Стянули девочки колготочки
И чешки шумно побросали.
Никто не пил, занятье кончилось,
Живите – сами.

И не пила я после этого,
Когда в затихшем детском гуле
Пришёл всех позже папа Светы
И ждал с деньгами в вестибюле.
И не пила, когда поднялся он
Взглянуть в журнал и распоясался,
У юбки пояс распоясался,
И лампа ныла в абажуре.

Никто не пил, клянусь вам. Только вот,
Разговорившись друг о друге,
Мы по трубе слетели стоковой
Навстречу привокзальной вьюге.
И узелки в руках, как бусинки
(Большой багаж оставим в прошлом),
– Я так искал тебя, опустим всё!
– Да, мой хороший!

Вот потому-то мне так страшно, что
Я проснуться не решаюсь.
Ведь мы себе на ночь вчерашнюю
Себя самих наобещали.

А кто мы? Вывески, потухшие
Навстречу утреннему свету.
Зачем смотреть, по всем приметам —
Тебя здесь нету.

Муж полюбил иностранку,
Ходит соседский толк:
Может быть, за осанку,
Может, за кожу гладкую —
Трудно сказать, за что.

Муж полюбил иностранку
С кафедры СМИ – РИСО.
В спальне с женой Оксанкой
Вдруг вскочил спозаранку.
Глядь – а он наизнанку.
В общем-то вот и всё.

Что ему было делать?
Сложенные в квадрат,
Из шкафов полетели
На просторы постели
Стаи рубашек в ряд.

В сорок с собой прощается,
А виноват секрет:
В сердце страна забивается,
Он с ней давно не знается.
Раз в своей – иностранец,
То в чужой – вдруг бы нет?

Окна мои выходят
К ним на вечерний совет.
Страшные окна-иконы,
Гоголевский «Портрет»!
Смотришь – такая горечь,
Страх, окончанье, месть
В том, как он, бедный, хочет,
Хочет в неё залезть!

Боже, ты только обоим
Не поломай бока.
Славно сдаются, с боем,
Пялясь на облака.
Вон он, за дым цепляясь,
Махом с окна, в обрыв.
Или нет, показалось…
Всё это показалось.
Всё искажают занавесь,
Ливни и комары.

Муж живёт с иностранкой.
Петуньи, халат, Брандо.
Тих, послушен, и сам не
Знает, на что готов.
Мелкие перебранки
В свете узорных штор.
Нет, полюбил иностранку
Всё-таки он за осанку,
Или за кожу гладкую,
Или ещё за что.

Он знал на 90 процентов из ста,
Что нельзя уходить с наблюдательного поста.
Здесь никакого долга, наука его проста:
Жив человек, пока он своё ваяет.

С детства он понял, что рождён наблюдать.
Должен знать, как сегодня лежит у отца борода,
С какими оттенками смотрит мать,
Как перешагивает сестра.
Сколько песчинок придвинулось к краю ямы.

В Новосибирске сегодня метут снега.
Сквозь леса промелькнули заснеженные рога.
В мире ни одного похожего четверга,
Как ни одной похожей водительской брани.
Но почему-то сегодня грустно глядеть на окно.
Сердце рвётся: здесь с ночи множество новых «но»,
Хотя ничего не случилось. На кухне уже темно.
Он смотрит и чувствует, что этот день умирает.