Array Коллектив авторов - На Суворовской площади

Ещё на границе и дальше границы
стоят в ожидании наши полки,
а там, на подходе к афганской столице,
девятая рота примкнула штыки.

Девятая рота сдала партбилеты,
из памяти вычеркнула имена.
Ведь если затянется бой до рассвета,
то не было роты, приснилась она…

Войну мы тогда называли работа,
а всё же она оставалась войной.
Идёт по Кабулу девятая рота,
и нет никого у неё за спиной.

Пускай коротка её бронеколонна,
последней ходившая в мирном строю, -
девятая рота сбивает заслоны
в безвестном декабрьском первом бою.

Прости же, девятая рота, отставших:
такая уж служба, таков был приказ.
Но завтра зачислят на должности павших
в девятую роту кого-то из нас.

Войну мы опять называем работа,
а всё же она остаётся войной.
Идёт по России девятая рота,
и нет никого у неё за спиной…

Пылает город Кандагар,
живым уйти нельзя.
И всё-таки Аллах акбар,
Аллах акбар, друзья.

Мне было тошно в жизни той,
я жить, как все, не мог.
Простился с верною женой:
Аллах акбар, дружок.

И над могилою отца
заплакал наконец:
твой путь пройду я до конца,
Аллах акбар, отец.

Аллах акбар! Горит песок,
и рушится скала,
и очередь наискосок
дорогу перешла.

Аллах акбар! Грохочет склон,
и перебит дозор.
Веди ж в атаку батальон,
Аллах акбар, майор.

Вы слышите, как мы поём
там, в цинковых гробах?
Ты, видишь ли, как мы идём,
мы не свернём, Аллах!

А если кто-нибудь живым
вернётся в Кандагар,
его мы, может быть, простим:
ему – Аллах акбар…

В королевских конюшнях
метра нет для коня.
Медсестра раскладушку
принесла для меня.

Очень трудно голубке
в коридоре, где сплошь
встык обрубком к обрубку
полегла молодёжь.

Отыскала местечко
в самом дальнем углу,
где десантник навечно
задремал на полу.

Унесли бедолагу,
положили меня.
Я отсюда ни шагу,
я спокойней коня.

Ведь от ног до макушки
весь я гипсовым стал,
Мне не надо подушки,
разве что пьедестал…

Медсестра, медсестричка,
что ж ты слезоньки льёшь?
Как же ты без привычки
здесь, в конюшнях, живёшь?

В королевских конюшнях,
в госпитальном чаду,
в наркотичном, спиртушном,
матерщинном бреду.

Если чудо случится,
если снова срастусь, –
дай свой адрес, сестрица,
может быть, пригожусь.

Ну а коль не воскресну,
всё равно хоть часок
проживу, на чудесный
поглядев адресок.

В королевских конюшнях
метра нет для коня.
Медсестра мою душу
унесла от меня.

Война становится привычкой,
опять по кружкам спирт разлит,
опять хохочет медсестричка
и режет сало замполит.

А над палаточным брезентом
свистят то ветры, то свинец.
Жизнь, словно кадры киноленты,
дала картинку наконец.

О чём задумался, начштаба,
какие въявь увидел сны?
Откуда спирт, откуда баба?
Спроси об этом у войны.

А хорошо сестра хохочет
от медицинского вина.
Она любви давно не хочет,
ей в душу глянула война.

Эй, замполит, плесни помалу,
теперь за Родину пора…
Нам не спуститься с перевала,
который взяли мы вчера.

Десант не знает, куда проложен
в полётных картах его маршрут.
Десант внезапен, как кара Божья,
непредсказуем, как Страшный суд.

Хоть за три моря, хоть за три горя,
хоть с ветром споря, а хоть с огнём,
взлетает вскоре, со смертью в ссоре,
десант, не надо грустить о нём.

Нам пол-Европы вцепилось в стропы,
мы знаем тропы в любой стране.
В центральной, южной, в нейтральной, дружной
мы будем драться спина к спине.

А если маршал в тебя не верит,
а если дома живым не ждут,
за всё ответит случайный берег,
куда причалит твой парашют.

Строчит пулемёт,
поднимается взвод,
но многие больше не встанут.
И к Родине сын никогда не придёт
из пламени Афганистана.

Здесь горы в снегах
и селенья в бегах,
горят кишлаки и дуканы.
И выпустит вряд ли неверных Аллах
из пламени Афганистана.

Придёт письмецо,
ты закроешь лицо,
но нет никакого обмана…
Надень же на левую руку кольцо
из пламени Афганистана.

Но год или два,
и ты вспомнишь едва
любви не смертельные раны.
я сделаю всё, чтоб ты вышла жива
из пламени Афганистана.

Нас в горах не найдёт
почтовой самолёт,
и письмо от тебя
до меня не дойдёт.

Посветлеют снега,
встанут стены огня.
Будет бить ДШКа
из ущелья в меня.

Будет бить ДШКа,
будет жизнь коротка,
может быть, у меня,
может быть, у стрелка…

Нас в горах не найдёт
даже радиосвязь.
С безымянных высот
лупят в нас, не таясь.

Поднимаемся в рост,
отвечаем огнём,
между огненных звёзд
по Вселенной идём.

И краснеют снега,
и дробится скала.
Смерть в горах дорога –
жизнь такой не была.

Нас в горах не найдёт
запоздавший приказ,
и никто не придёт
и не выручит нас.

Погибает десант,
погибает навек.
…Погодите, я сам,
это – мой человек,

это мой ДШКа,
это мой разговор,
я дойду до стрелка,
он не спустится с гор…

Нас засыплет метель,
нас завалит скала.
Смерть мягка, как постель,
жизнь такой не была.

Мы в объятьях сплелись,
мы навеки родня.
Пусть продолжится жизнь
без него и меня.

Плачет Нюрка, живая душа,
слёзы с кровью смешались на лапах.
Ах, как Нюрка была хороша –
самый тоненький чуяла запах.

Плачет Нюрка, а птица летит,
боевая железная птица.
Плачет Нюрка, себе не простит.
Но ведь плачет. И всё ей простится.

Гладит Нюрку родная рука.
Ей лизнуть бы хозяйскую руку:
так знакома она, так легка,
обречённая Нюркой на муку.