Владислав Зубченко - Обмениваюсь на прошлое

Ничего не пройдёт,
снова кофе заварится в турке…
Дай бог памяти, турке
и дому, примерно, сто лет…
И остынет…
И кто-то
пройдёт за окном в переулке…
У тебя ощущенье бывает,
что прошлого попросту нет?

Что оно и сейчас —
только выключи всё это разом-
в вечно-серой парадной,
и машет в окне фонарём…
И, сходив за вином
в магазин, что, как выйдешь,
так сразу,
возвращается в этот
живущий давно с привиденьями дом…

Далеко не уйдёт,
а заляжет опять в закоулке
и уснёт,
как измученный ленью и старостью кот…
Я вчера на ремонт снёс лудильщику старую турку,
думал – в мусор её,
ну а он мне сказал, что, конечно, возьмёт.

Нас не запомнят по словам —
мы так с тобой не говорили…
Что вытворяли, иль творили,
проглотит времени дыра…

Мы будем на одно лицо
описаны в разделе «Быта
конца двадцатого»
и вбиты
в обыденность заподлицо.

Нас можно будет отыскать
по очень старым длинным спискам,
среди крестов и обелисков,
и вряд ли станут вспоминать…

Как мы толпились по утрам
в набитый до отказа город,
как в пальцах приносили в холод
цветы по праздникам к ногам…

И сорок градусов зимы,
и сорок градусов в стакане —
всё это остаётся с нами,
когда забудут наши дни.

«Выходи поиграть, нам тебя не хватает, ты слышишь,
отложи «на потом» все уроки, кино, выходи!»
Во дворе, сколько помню, себя я не чувствовал лишним,
я играл хорошо и на драку вставал впереди…

Может только и важно с чего мы и как начинали,
забивали мячи, кулаки разбивали и рты…
Те, кто шёл позади, наконец, безнадёжно отстали,
пропуская бездарно удар за ударом судьбы…

Мы играли навылет, меняя дворы и команды,
позже – женщин, друзей, каждый раз побеждая других…
Но сейчас, когда нам «сорок пять», почему мы не рады
если рядом бегущий споткнулся на скользком пути…

Почему замерев, я, глухой от победной литавры,
тщетно силюсь услышать дыханье отставших былых…
«Выходите играть! – я кричу им, – мы снова на равных
начинаем игру…», а кругом – ни своих ни чужих.

Как на дерево в детстве выше
заберешься —
как – будто в небо
улетаешь, лишь снизу крыши,
а с собою кусочек хлеба…

Он вкуснее здесь шоколада,
самых спелых вкуснее яблок…
Как за смелость твою награда —
новый вкус его свеж и ярок…

Этот хлеб, как мои истоки,
как наука о чём-то главном…
Я, конечно, сбегал с урока,
а потом мы сидели с мамой…

И ругала она за то, что
улетал я сегодня в небо…
Только с детства я помню точно
небеса, что со вкусом хлеба.

Ты по сыну, мама, поплачь,
отпусти на волю слезу…
За плечами он тёр калач,
третью пару сапог обул…

Он такой болел кутерьмой,
и такие справлял дела,
что с три короба вёз домой,
а приехал, в чём родила…

Он приехал,
с густых волос
кинуть прядь серебром монет…
Косяки его в полный рост
примеряют отметкой лет…

Он тебя вспоминал,
едва сбередив на душе рубец…
И тащила тебе молва,
что настанет ему конец…

Что считала кукушка впрок
сколько взял у судьбы взаймы…
Ты пусти его на порог —
он тобою одной храним.

Мы с ним с детства слишком похожи,
тот же голос, и та же стрижка,
часто путали нас, но всё же
мы с ним разные, так уж вышло…

Он упрямей меня и злее,
он с попутным не ладит ветром…
Он у сердца осколки греет
разлетевшихся звёзд, чтоб где-то…

Зажигать их на небе снова,
потому что кому-то нужно
отыскать в темноте другого,
потому что теплее в стужу…

Если мир говорит стихами
о простом и о самом важном…
Мы с ним разными временами
проживаем, как- будто дважды…

Он конечно не понят мною,
и хотя мы чужие слишком,
я веду его за собою…
Или он меня – так уж вышло.

Возьму, однажды, исчезну всё же
от всех своих-чужих – неважно…
Не хлопнув дверью, не скорчив рожу —
пускай заметят мою пропажу…

И буду грудью вдыхать мгновенья
свободы мысли,
и вдруг посмею
я век свой личный, что мне отмерян,
растратить сам весь на что сумею…

Пускай заметят мою потерю
негромким словом, не первым тостом,
не скорчив рожу, не хлопнув дверью,
а память – это не так уж просто.

Рассчитываю на вечность,
что будет ко мне жестока…
Ту самую, что бесполезность
перечеркнёт до срока…

Что просто сомнёт в ненужность
попытки моих агоний,
чтоб в прах обратить наружность,
и пухом смахнуть с ладони…

Ту самую, что не знает
чем маленький мир мне дорог —
в нём мальчик ещё рыдает
над детской огромной болью…

В нём также горят желаньем,
и верят во что-то дальше…
В нём после меня заранее
всё будет, как было раньше…

Рассчитываю на вечность,
как каждый – хоть мало толку…
Ту самую, что, конечно,
хоть что-то кладёт на полку.

Мы закурим одну,
как всегда, на двоих сигарету…
Задымим, как когда-то
за углом, там, где только свои…
Мы привычки сменили —
храним лишь одну только эту…
Ты ведь знаешь, что детство
остаётся одно на двоих…

Помнишь, как не хотелось
нам за полночь с тобой расходиться…
Дел по горло, и мамам,
как всегда, нас никак не понять…
Знаешь, мне это время,
иногда, но ведь всё-таки снится,
я себе обещаю,
что брошу курить, и опять.

Перезвоните —
Вы просто ошиблись, конечно…
Нет, подождите,
останьтесь хотя б на минуту…
Мы друг для друга,
исчезнем и это – навечно…
Знаете,
будьте священником мне,
ну как будто…