Елена Воздвиженская - Дондеже есмь

А я мечтаю жить в домике

Деревянном,

Так, чтобы сад от крыльца

И в доме большая печка,

А через улицу старенький храм

На зелёной поляне

И за поляной

Певучая, чистая речка.

Мне, благовест бы заслышав,

На службу бежать по лужайке,

Мокрой и свежей

От утренних рос золотистых,

Чтоб до калитки меня провожала

Любимая лайка,

Носом в ладони мои утыкаясь,

Ворча бархатисто.

Время текло бы неспешно

В домике этом,

Ветер качал бы

В открытом настежь окне белую занавеску,

Плавные речи

И воздух, как будто наполненный светом,

И ни единого звука не слышно

В тональности резкой.

Ветви черёмухи

На подоконник ложились бы мягко,

В полдень горячий

Как пряное облако кутая душу,

А по ночам

Всё стучали бы в окна дождливые прядки,

Капли хрустальные

Музыкой дивною пели бы в лужах.

Чтобы в трескучий мороз

Наметало сугробы по самую крышу,

Только дымок из трубы,

Да оконца светились ажуром,

Я на колени сажала бы в сумерках

Наших детишек,

Чтобы читать им старинные сказки

Под абажуром.

Шли бы года…

Мы с супругом бы стали седые,

Черёмухе вровню,

Внуков бы нянчили,

Пили бы с травками чай

Вечерами под осень,

Ну а однажды прикрыли бы взрослые дети

В том домике ставни,

В путь всей земли проводив нас

На древнем погосте…

И Ножкой маленькой шагнувши на ступень,

Под пение молитв, свечей сияние,

Земных родителей Небесное Создание,

Она взошла под сводчатую тень.

Дитя трёхлетнее – пред Господом обет,

В сей час исполненный и отданный навеки,

Вступила в тайну, что не знали человеки,

«Иди же, Чадо!» – было ей вослед.

К первосвященнику свой обративши взор,

Как сквозь него, Она глядела в Вечность

С недетской мудростью, и виделся Ей Вестник —

Архангел Гавриил, гора Фавор

И Гефсиманский сад… А Дева шла,

Уже свершив начало ко спасению

Всея людей в то чудное мгновение,

И за Собою Ангелов вела.

А однажды войдёт в твою жизнь человек,

Не с ноги дверь открыв, как другие когда-то,

Без помпезных речей, обещаний распятых,

А безшумно, как первый доверчивый снег.

Ты узнаешь его непременно, поверь!

Хотя вряд ли на принца он будет похожим,

Но в толпе одинаково-серых прохожих

Вдруг мелькнёт его взгляд, и замолкнет твой зверь.

Зверь, что мучил тебя столько лет, столько лет,

Что клыками вгрызался в безкровную душу,

А теперь он скулит, уползая… Послушай.

И поймёшь, что чудовища больше уж нет.

И возьмёт человек нити слов и иглу,

И микстуры объятий и ласки пилюли,

И на раны твои так, как в детстве нам дули,

Чуть дыша, шов за швом, он заштопает мглу.

А потом отогреет ладони твои

И нальёт тебе чаю, укутавши пледом,

И спустя много лет за семейным обедом

Вы вдруг вспомните эти безценные дни.

Будут зимы мести, будут вёсны и лето,

Будут радость и горе, затишье и бег,

Только помни тот день, я молю, помни это,

Как однажды вошёл в твою жизнь человек.

Как много вопросов, как мало ответов,

Как часто ответ нам не тот, что хотим,

Мы помощи ждём, но не любим советов

И в жизнь, как в раскрытую книгу глядим.

Читаем меж строчек (и чаще без толку),

Считаем, что мудрость с годами пришла,

А это всего лишь гордыня на чёлку

Кокетливо брызнула каплю ума.

Крути словами и играй,

Слагай их в рифмы, строки, строфы,

Рисуй, вытачивай, карай,

Забудь о том, что ты не профи.

Переворачивай, сжимай,

Меняй оттенки, чувства, краски,

Всю суть из слова изымай,

Итог зависит от закваски.

Бери, твори, крои, как ткань,

Убей стандартное мышление,

Неординарно смелым стань,

И вот оно – стихотворение!

Не в многословии молитвы сила, брат,

Не в жесте рук, изломленно-воздетых,

Не в наизусть зачитанных подряд

Псалмах, не в фарисейском исполнении заветов.

Безплодно плакаться, коль покаяния в сердце нет,

И свечи ставить подороже да потолще,

И соблюдать посты, как вид диет,

Когда уста в то время мерзости полощут.

Но в осознании греховности своей,

Но во решимости нести свой крест достойно,

Но в чистой исповеди, словно у детей,

Но в исправлении, пусть даже через «больно».

И даром Божиим сойдёт в молитву сила,

Всего два слова: «Господи, помилуй!»

– Растает снег и в грязь он превратится, —

Сказал один, махнув в сердцах рукой.

– А я так думаю – в весну, что кличут птицы, —

С улыбкой доброй возразил другой.

В тёмные ризы сегодня отцы облачатся,

Храма убранство на чёрный изменится цвет,

В сумраке тихом лампады да свечи лучатся,

Льётся печально их бледный волнующий свет.

В сердце моём и надежда, и скорби смешались,

Душу очищу от груза ненужных обид,

Отроком слабым, изгнанным когда-то из рая,

Вновь уповаю на то, что Господь мя простит.

Длинные службы, земные поклоны и слёзы,

Строгих распевов мотивы под купол летят,

Шепчут уста, как в горячке: «Помилуй мя, Боже», —

К Ликам не смею поднять затуманенный взгляд.

Выйду из храма. Как воздух глубок и прозрачен!

Первые звёзды зажглись высоко в небесах,

Месяц дугою на синем сукне обозначен,

Ранней и дивной весной этот вечер пропах.

Также и в душах незримо свершается Чудо,

И в покаянии вновь возрождаемся мы,

«Ты осуди себя сам, и Господь не осудит», —

Так говорил мой любимый святой – Серафим.

Высохнут слёзы, затянутся старые раны,

Души излечатся силою Божией Любви,

Солнце над миром распустится цвета шафрана,

Ветер весенний раскроет объятия свои.

Заиндевевшею строкой

Февраль ложился на бумагу,

Стеклянной сыпался крупой

На ветви ледяных дерев,

Мело, кружило по земле,

И только путник, бедолага,

Спешил к домашнему теплу

Под вьюги жалобный распев.

Внимая горестным словам

Её, писала я картину,

И краски падали на холст

Печальной музыкой извне,

И я была бела, как снег,

И я держала ровно спину,

И кисть сжимала, как стрелу,

Натянутую в тетиве.

И были пальцы холодны,

А лоб горяч, как в лихорадке,

В глазах зелёных, как в бреду,

Плясало пламя очага,

Тянулись тени к потолку

По тёмным стенам и украдкой

Пытались свечи затушить,

Как ненавистного врага.

Но свет всегда сильнее тьмы,

И с рёвом тени отступали,

И уползали сквозь окно