Ольга Васильева - Легкая лира

Я все могу преобразить:
Постичь печаль в пошлейшем взоре,
Найти величие в позоре
И принца в нищем полюбить.

И на пустынном небосклоне
Могу богов я поселить,
Могу их поселить в притоне.
Как захочу я, так и быть.

Один толчок – и мне довольно:
То я пастушка, то на троне
Сияю в солнечной короне,
То я испанка на балконе.

Зачем судьбу тогда корить,
Когда в моей чудесной воле
Всю суть вещей преобразить?
Как захочу я, так и быть.

Знаю, что нельзя,
Знаю, что глупо,
И продолжаю плакать,
Кусая губы.

Знаю, что должна
Быть благодарной,
От жизни все принимать
Без драмы.

Но доводами не убедишь
Душу.
Рвется внутри меня
Наружу.

От криков уже зашлась,
Как дитя неразумное:
«Куклу отдайте мою
С глазами лазурными!»

Знаю, что нельзя,
Знаю, что глупо,
И продолжаю рыдать
О кукле.

В полночь скрипнет паркет.
Сердце дрогнет.
Фей и ведьм нет,
А страшно невольно.

И затаишься в постели,
Дыхание скомкав,
Чтобы они проглядели
Душу в потемках.

А в тайниках души
Проснулись предки.
Им все равно, что ты
В двадцатом веке.

Глядят из темноты
Сказок персонажи.
Лучше не шевелись:
Заметят сразу.

Сколько тебе лет,
Им неважно.
«Фей и ведьм нет!»
Тверди отважно.

Уплыть и не вернуться…
Уплыть туда, где звезды,
И стать самой звездою
Небесной иль морскою.

Уплыть, пока не поздно,
Пока спастись возможно,
Как-будто бы случайно,
Став неосторожной.

Уплыть в родное лоно
Дорогою знакомой.
Уплыть дорогой звездной
В морскую бездну.

Все оставили меня.
Плачу вечером одна.

Раньше приходила мать
Меня в горе утешать.

Раньше был любимый мой,
Словно лучик золотой.

Я сама была другой,
Богу верная душой.

А теперь не может мать
Мое горе и понять.

Стал далек любимый мой,
Словно человек чужой.

С богом начала войну,
Он назло мне, я – ему.

Мне теперь несладко жить,
Только слезы сладко лить.

Оттого что я одна,
Не любима, не нужна.

Я благодарна мелочам
И безделушкам.
Мне с ними очень хорошо,
Как ребенку с игрушками.

Пускай там где-то надо мной
Звезды гаснут,
Но я не вижу ничего
И мне не страшно.

Я создала сама свой мир,
Пускай он тесен,
Зато в нем горя нет,
Хоть нет и песен.

Трагедий тоже нет,
Лишь мелодрамы.
Я счастлива: я не поэт,
А Дама.

Зияющая бездна
В душе моей отверзлась.
С тех пор тружусь напрасно,
Чтобы ее заштопать,
И вырвавшийся хаос
Упрятать за решетку.
Но бури не прикажешь,
Чтоб не швыряло лодку.
И после долгих споров
Мне разрешили малость:
Чтобы эта бездна
В глазах не отражалась.

Ворожите миражи,
Чтобы не было души!
Закружили миражи –
Больше нет моей души.
Над могилой попляши:
Больно пляски хороши.
И оставшись без души,
Ты от страха не дрожи.
Глаза лентой завяжи
И дорогу укажи.
Потеряла – не ищи,
Хорошо жить без души.
Закружили миражи:
Больше нет моей души.

Детские сны
Такими были:
Звездные корабли
Меня уносили
Прочь от земли
В миры иные.
Вот и теперь
Вдруг до страсти
Душа захочет
Умчаться в пространство.
Не плачь, душа,
Корабли прилетят
И увезут
Тебя назад.
Не плачь, душа,
Там все другое,
И ты забудешь
Про земное.

Меня выбросила буря
На необитаемый остров,
Где мирно и просто,
Где я дремлю
Или ищу пищу,
Или делаю ложе
Из листьев,
И кораблей
По привычке жду,
Греясь на солнышке.
Боюсь только
Змею длиннохвостую.
А когда смотрю
Ночью на звезды,
Я не плачу от одиночества
На своем маленьком острове,
А пою
Гимн богу.
Вполголоса.
Вдруг его разбужу…

Иногда мне кажется,
Что я вот-вот отключусь
И выпаду из этого мира,
Словно в черную дыру провалюсь,
Души истощив усилья,
Потеряв нить местного времени
И ощущенье пространства;
Остановятся китайские тени земного
Шарлатанства.
И окажется,
Что больше не надо
Привыкать к земным формам,
И делать вид,
Что тебе это очень нравится
И что ты всем довольна:
Ведь земное – уже не мое.
Как хорошо!

О бедный мамонтенок,
Заснувший навеки под снегом!
Никто тебя не оплакал
В безумно далеком веке.

Иль, может быть, мамонтиха
Хоботом прикоснулась
И так заревела в горе,
Что в страхе земля содрогнулась.

Но прочь уходило стадо,
Словно ожившие горы,
И ты лежать остался
Один в открытом поле.

Ветер поспешно снегом
Тебя заносил, завывая,
В его бессмысленном вое
Не было состраданья.

Но в нынешнее столетье
Тебя отыскали люди,
Теперь ты лежишь в музее,
О первобытное чудо.

Посланец веков баснословных,
Времени овеществленье,
Ты сжимаешь печалью,
Страхом разишь суеверным.

Кто знает, и мы, быть может,
Будем лежать в музее,
Как экспонат уникальный
Эпохи дикой и древней.

И будет смотреть ребенок
В ужасе и почтенье:
И прочитает табличку:
«Второе тысячелетье».

Я иногда понимаю
Тончайшие нюансы
Души
Какой-нибудь собаки дворняжки,
Когда она лает на луну,
И лаем взрывает
Ночную тишину.
Так она самоутверждается.
Ей хочется,
Чтобы все знали
Про ее существованье.
Воплотившееся в лае.
Лай для нее – поэма,
Высшая форма искусства.
Кроме того, лая,
Жить не так грустно.
Но вот лай меняется.
Вместо мелодии –
Истерично-жалобно злобен.
Это уже по поводу
Другой собаки, пробежавшей мимо,
На свободе,
По собственной воле.
Наша дворняжка лает так,
Как будто исполняет
Самый священный в жизни долг,
И от собаки бродячей она защищает
Свою территорию и дом.
На самом деле
Она умирает от зависти
И ей хочется в заросли,
И в ней просыпается
Предок волк.