Анатолий Смирнов - Всё, что не названо. Стихотворения

…и взнуздав словами мустанга абсурда,
уходил он от красных знамён и колонн,
но за волю к свободе, к наивности мудрой
был не раз то в тюрьму, то в дурдом заключён.

Где напыщенных маршей и од тарарамсы
над равниной летели в Коцит по косой,
среди фальши и хамства стал, всё-таки, Хармсом —
хищной щукой стиха, а не тощей хамсой.

князь мышкин и художник шишкин
в лесу ловили медвед я
летел по небу ас покрышкин
на лес цилиндрами гудя

и мышкину заметил шишкин:
мы не поймаем медвед я
всех распугал их ас покрышкин
на лес цилиндрами гудя

и шишкину ответил мышкин:
наверно хочет медвед я
забрать на небо ас покрышкин
на лес цилиндрами гудя

Он был штурманом у лётчиков-налётчиков
на «ил-четвёртом» фрицам на беду,
с таких Берлин бомбили между прочим
в августе в сорок первом году.
Он к нам приезжал, толстенький, лицо овалом,
на груди – червонная звезда и орденских планок ряд,
герой Союза полковник Андрей Коновалов,
чьё имя носил наш пионерский отряд.
Из тринадцатилетних семиклассников
выше его ростом
был каждый второй,
а он о том, как их дважды сбивали,
рассказывал так спокойно и просто,
что сразу было видно – герой.

по саду в тёмные часы
порхают мотыльком
средь яблонь чёрные усы
под драным котелком

а в дебрях тьмы где сеть плетёт
меж трав челнок росы
бой гитлер с чаплином ведёт
за чёрные усы

Ощипали с российской истории перья,
опалили, довольные тушкой вполне
со слюной аппетита за кухонной дверью
жадно жарят её на бесстыдном огне…

И не видит их глаз, и не слышит их слух,
что нацелился в темя им новый петух.

на перепутьи ночь над линзой льда,
и, как всегда, пошли мы не туда:
хотели в дом родной – попали в лес,
хотели к Богу – встретил мелкий бес,
хохочет, кувыркается в траве:
вам нет царя ни здесь, ни в голове…
встаёт рассвет… далёк ещё закат…
брысь, мелкий бес! потопаем назад…

Под книжной обложкой собрание эпистол:
историк с дотошным вниманьем чекиста
по числам развёл, уложил на страницы
интимные чувства царя и царицы.

Теперь может каждый, как дыни и груши,
полапать ручищами царские души, —
что было любовью, ознобом и жаром,
в наш век обернулось базарным товаром.

Какие там тайны открылись?.. Не знаю:
я писем любовных чужих не читаю.

От рэпа и брейк-данса
Да прочей кутерьмы
В эпоху декаданса
Сворачиваем мы.

Фас государства гадок.
Культуры храм снесён.
Безверье и упадок
Свистят везде во всём.

Закон разбойной плетью
Взлетает над плечом.
Меж жизнию и смертью
Нет разницы ни в чём.

Сквозь выговор московский
Грядут к нам с ядом губ
И новый Мережковский,
И новый Сологуб.

Время снами сплющено, леденеет высь…
Человек грядущего, где ты?.. Отзовись!

В центре ль, на окраине ль, век сомкнув в кольцо,
Из толпы измаянной покажи лицо!

В церкви ли, на площади ль в нас вдохни огонь,
Сущее и прошлое вскинув на ладонь!

Пушкина иль Пущина внук с линейкой «пра»,
Человек грядущего, вынь нас из вчера!

Когда плывём в словесной глубине,
дай нам, Господь, без злобности и фальши
быть в ощущеньях с веком наравне,
а в мыслях встать в грядущее подальше.

поверх авто, поверх голов
летит вдоль улиц лязг железный…
чем дальше в речь – тем больше слов,
чем глубже взгляд – тем шире бездна.

без дна, без крыши, без стены
ревёт широкое глубоко,
и мы струёю вплетены
в разгон всемирного потока.

в нём смерть пышна, в нём жизнь страшна,
в нём средь громов и молний тренья
неуловима тишина
Раскаянья и Откровенья.

от почв и песков, от трясин и плит
исходит дробящий звук —
и Запад не спит, и Восток не спит,
и Север не спит, и Юг;

глазами пантер тьмы ночей горят,
слоистые, как угли;
присыпаны тропы и в Рай, и в Ад
бессонницами земли…

с вороньим взглядом, с костяным лицом,
с синюшной отмороженной душой
иудой, вором, злыднем, подлецом
идти по центру улицы большой.

вокруг одни кричат: – герой! герой!
другие же рычат: – мудак! мудак!..
стать для потомков яминой, дырой,
упрятанной в добротный саркофаг.

С пыхтеньем, с кряхтеньем и с хрустом,
пропитывая потом бельё,
рубил Березовский капусту,
рубил Абрамович капусту,
а нам не хватило её.

С тех пор уже долгие годы
по градам и весям страны
разносится голос народа:
– Отдайте мои кочаны!

по ирреальной мостовой
шёл идеальный постовой, —

бил каблуками в пустоту,
плевался в бездну на мосту,

в угарных снах небытия
хранил свой город от жулья.

он шёл в закат, он шёл в рассвет, —
на портупее пистолет, —

не ел, не пил, не спал сей мент,
и им гордился президент.

– Надоело мне тайны выведывать,
исповедовать ночи и дни;
брошу дом и пойду проповедовать
о грядущей любви меж людьми.
На бульваре, на рынке, на площади
силой Духа и волей Отца
буду жечь до мирского солощие,
позабывшие Небо сердца!

– Возмечтал о пророческом рубище
не допущенный к таинству месс?..
После первой же речи о будущем
из толпы загремишь в ИВС 3 3 ИВС – полицейский изолятор временного содержания. !

На улице, лишь схлынет темнота,
в притир живут покой и суета.
Бронёй асфальта в землю врос покой,
а суета стучит в неё ногой…

Подошвами и скатами пласты
брони стирают люди суеты,
и каждый, суетясь в себе с собой,
протрёт её до ямы гробовой.