Павел Алешин - Торквато Тассо. Лирика

Истинными были эти радости и эти пылающие страсти, которые я оплакал и воспел разнообразными стихами, звучавшими, подобно звону битвы, подобно славе героев и их любви, целомудренной и чистой.

И если мое сердце не оказалось среди самых упорных в напрасных чувствах, мне уже не дóлжно сетовать на это, ибо более достойным мне кажется раскаяние, когда почитается честность.

Теперь же, мой пример имея пред собою, прозорливые влюбленные, читая о моих наслаждениях и о моем напрасном желании, освободятся от Амора и с душ своих снимут его уздечку. Хотя многим другим придется вытирать горючие слезы, и гнев недаром порою ведом сердцу; сладко наполнить грудь любовным желанием.

Поэт описывает красоту своей донны и рассказывает о начале своей любви, случившейся на заре его юности.

Это случилось в счастливом апреле моей жизни, и, исполненная желания, юная душа моя уже искала красоты, что влечет возвышенный дух от наслаждения к наслаждению, когда явилась мне донна, голосом подобная лучезарному ангелу; она не показала мне крылья, но казалась избранной для того, чтобы даровать их моей изящной поэзии.

О, новое чудо! Она стихи мои, а я имя ее окружил благородным оперением, и беспрестанно взлетали они друг за другом. Это была она, та, чье сладостное сияние помогало мне плакать и петь в одиночестве и первые страсти мои растворяло в сладком забвении.

Поэт описывает красоту своей донны и рассказывает, что сначала нежность ее слов стала причиной его любви.

Над широким лбом струилось курчавое золото, и луч, исходящий из прекрасных очей, призывал цветущий Май на землю и в сердцах порождал Июль сверх меры жгучий. Амор грациозно игрался на белой груди, но ранить ее не решался; и дуновение речи – любезной и благоразумной – часто слышалось среди роз.

Я, увидевший на земле небесное создание, закрыл глаза и сказал: «Ах, как безрассуден взгляд, что остановится на ней и запылает!». Но я не предвидел другую опасность: и через слух было ранено мое сердце, и словам удалось то, чего лик не успел добиться.

Поэт рассказывает, как любовь, зажженная в нем присутствием его донны, выросла от его песни.

Нежные движения и прелестная наружность уже сломали лед, в который надменность одела мое сердце. И остатки былой страсти я почувствовал внутри груди моей, совсем изменившейся.

Я испытывал удовольствие от того, что питал несчастье сладостной приманкой нежного заблуждения: так лишил меня сил сладкоречивый Амор, нашедший кров в очах прекрасных.

Когда же новая песня поразила мое сердце, и я вдохнул ее огонь, сильнее разгорелось пламя, прежде спокойное и тихое – никогда я не видел, чтобы даже от ветра так разрастались и сверкали зажженные факелы, как в груди моей разросся этот пожар и засверкали эти искры.

Поэт говорит, что увидел свою донну на берегу Бренты, и поэтически рассказывает о чудесах, сотворенных ее красотой.

Ту, которую я больше всех люблю и почитаю, увидел я собирающей цветы на этом берегу, но не могла ее рука собрать их столько, сколько их появлялось, когда касались земли ее прекрасные стопы. Струились прекрасные златые кудри, в которых Амор расставил бесчисленные сети; и только дуновение ее речи даровало отдых от того огня, что исходил из ее очей.

Река остановила течение, чтобы стать зеркалом для золотых волос и для нежных взоров, и, кажется, сказала: «Во имя твоего прелестного образа, если ты не снизошла для одного лишь речного короля, я успокаиваю эти мирные волны».

Поэт продолжает рассказывать, с помощью другой метафоры, о том, как, думая найти свою донну беззащитной, он сам оказался побежден и повержен.

Я думал, что под изящным покрывалом найду беззащитную юную девушку, с заплетенной косой, одетую в обычное платье, отзывчивую к моим мольбам, и она была такой, а я казался льдом, тающим на солнце. Но, увидев страсть, едва мной утаиваемую, и могучее желание, мной завладевшее, она сделалась твердой, подобно высокой колонне, или рифу, или скале под бушующем небом.

И я увидел, как она, с прекрасными локонами цвета светлой яшмы, явила лик и оружие Медузы 11 11 Медуза Горгона своим взглядом обращала все живое в камень. Тассо ссылается на позднюю версию мифа, рассказанную Овидием в «Метаморфозах» (VI, 794—801), согласно которому Медуза была прекрасной девушкой. Ее волосы Афина превратила в змей после того, как Посейдон овладел ею в храме богини. , и я окаменел и лишился речи. Но я не хотел сдаваться, хотя снаружи был я камнем, а внутри меня бушевало пламя, и хотел сказать: «Сначала сними заклятье, о, донна, а затем уже лиши меня жизни».

Поэт рассказывает о том, как из-за неопытности он был сражен в юности очарованием нежнейшей, благородной девушки.

Юный и легкомысленный, я еще не имел привычки быть осмотрительным, начиная ощущать подобную нежность, и не боялся ударов той необыкновенной стрелы, которую Амор сделал и позолотил своею рукою.

Напротив, я думал, что девушка в столь короткое время не зажжет во мне такое высокое и бессмертное пламя, и что это я поймаю, словно только оперившуюся птичку, нежную дéвицу.

Но из прелестных сетей, среди выросшей травы и распустившихся цветов мною расставленных, когда я дал волю печальным мольбам, она, легкая и проворная, упорхнула.

И в нежной западне я остался один, и взоры ее были, как стрелы, и лучи любви лишь во мне запылали.

Поэт шутит об имени своей донны.

Донна, более любого другого вам подходит – ведь слышатся в нем «свет» и «сети» – ваше имя 12 12 Тассо обыгрывает звучание имени своей возлюбленной Лукреции (Lucrezia), которое можно разделить на два слова – «luce» («свет») и «reti» («сети»). ; ибо я слепну от сияния вашего лика, и после, ослепнув всеми чувствами, попадаю в сладостную западню; я связан светлыми волосами, я побежден рукою, которой одной, безоружной и обнаженной, достаточно для победы, рукою столь же прекрасной и целомудренной, сколь жестокой и беспощадной.

Поэт рассказывает о том, сколько сладости заключено в любовных муках.

Коль это сети и оковы Амора, – о, как сладостно любовное заточение! Коли такова пища в той западне, в которой я оказался, как сладок крючок, как сладостна наживка!

Сколько сладости придает приманка намазанным клеем ветвям, а пламенной страсти – холод!