Нинесе Гейсер - С давно забытым упоеньем смотрю на милые черты… Стихи

И руки-крылья плавно так парят
по свету тонких жил, – то падают,
то вверх стремятся и нежность
растворяется в глазах,
так искренно, безумно мной любимых.

У ледохода на реке есть маленькая цель —
помочь реке раздеться и сбросить с берегов
удушливую тяжесть снежного покрова и водам дать
свободу к морю устремиться… Так по весне
нам хочется бежать по гребню волн у моря.

Ищите и обрящете!
Простите и прощёнными будете!
Отдайте последнее и обогатитесь!
Падших поднимите, дав свет себе!
Любите, возлюбив себя!
Красота не в тебе, а внутри твоего сердца!
Возжелав – вырви жало, ибо яд этот смертелен!
Жажду утоляет доброе слово и воля. Иди!
Рана приносит радость тому, кто жив!
Любят прямых!
Увядание – признак слабости. В чём твоя сила?
Взяв в жены, отринь соблазны!
Нежность в журчании, а не в водопаде!
Не стыдно быть бедным, стыдно быть покорным!
Перспектива начинается с точки твоего стояния!

Моя свобода или же тюрьма?
Пророчишь ты и больше не целуешь —
твои уста сомкнёт ли немота?
У губ твоих есть яд – Слова.

У Слов твоих есть власть и сила,
они способны мной повелевать и
опьяняя, волю забирать. Манить и
призывать, карать и отпускать.

Так мать, рукой безжизненной,
разглаживая щёки ледяные,
над гробом сына не находит Слов,
чтобы излить к нему свою любовь.

Так и меня ты мучаешь и лечишь душу,
Ты радость счастья и надрывный стон.
Я б лучше песни пел над колыбелью,
чем знать, что ты приходишь лишь во сне!

Как цунами подошла нежданно,
закрутила сразу и всерьёз,
валом чувств всё мигом захлестнула,
унесла, как щепку много лет.

Так зачем мне надо было
столько их терять по пустякам,
если рядом вдруг ты появилась и
разбило сердце пополам?

Осень жизни без тебя встречая,
мог ли я подумать, что весной,
с первым ледоходом на Неве,
образ милый станет осязаем, —

так свеча, сгорая в темноте,
пряный ладон источает и
аккорд прощальный рвёт струну,
закрывая тему о любви!

Вот и я, тая в стакане,
как лёд, позволяю дважды
вступить в ту же самую воду,
не утоляя жажды.
А ты, соблазняя меня,
ищешь уют в моём состоянии,
где лишь в цене картины и башни,
спектакли и фото, но не купюры.

Кто-то считает себя умнее и за других решает
с кем им идти дальше, не спотыкаясь.
Справедливо брать, не считаясь с долгом,
подминать под себя безвольных.

Но голод может утолить лишь пища,
так причём здесь твоё телосложение,
если на моё слово – эталон чести,
я в ответ вижу твоё желание себя обесчестить?

Вот почему… и блещет фонтан, как орден,
выданный за бесцельность выстрелу пушки в полдень.

Стекло из стеклодувни, что в Мурано,
в Палаццо Дожей ценилось дороже злата за
пустячок немалый: способность отражать
какие в городе доходы и много ли купцы
в Венецию доставили сибирской пихты,
потребной для строительства великолепных
дворцов Медичи, Барберини, Пити и Ручелла.

И инквизиция вершила скорый суд
за недоимки в дереве и камне,
сочтя за безусловность исполнения заказа.
Лагуна часто принимала тела утопленных воров и
отражение зерцала гримасы строила по ним.
А стеклодувы понимали, значение для города зеркал:
их отражения не принимали тщеславных помыслов глупцов.

От дурмана твоей улыбки
у ребят на селе маята.
От походки твоей плывущей
на глазах появляются искры
и поет, и летит вслед душа.

Подари мне простую открытку,
где на платье твоем васильки
и веселая стайка грудастых,
говорливых сидит снегирей —
им с тобою быть рядом теплей.

И какая-то дрожь по коже,
от невиданной наготы
перехватывает вдруг дыхание,
когда в реку ты входишь купаться
и как будто не знаешь меня.

Хорошо, что ты есть такая:
недоступная и прямая,
понимающая красоту.
Мне в тебе словно в храме,
словно птице в полете к счастью

и цветку, утомлённому жаждой,
от вечернего дождя,
и пчеле, в чашечке цветущих лилий,
как подснежнику на проталинке,
где поёт и летит ввысь душа.

В сердце настежь открыла дверь
и впустила меня в метель.
Веет ветер и снег колючий
по щеке как иголками жжёт.

Как тепло было в доме и
печь согревала озябшие плечи.
Были молоды мы и стихи в этом доме звучали,
но сегодня зима нам посыпала голову снегом.

А весной в том саду,
где сирень и шиповник,
где на старой сосне
дятел клювом выводит Равеля