Иван Кирпичев - Зачерпну я ладонью туманы

Художник Небо строит горы
Из белых шапок облаков,
Пытаясь оживить просторы,
Играя простотой цветов.

В палитре радуги мешая
Неярких красок лоскутки,
Не тихо, и не поспешая
Он делает свои мазки.

И чертит линии ветрами
На синем призрачном холсте.
Ему известными словами
Он пишет гимн о простоте.

И эти образы живые,
То растворяясь, то сойдясь,
Пусть непонятные немые,
С души людской смывают грязь.

Одежд у неба полный гардероб —
Забито всё по самые края.
Хоть небо и не модник и не сноб,
На каждый день, похоже, есть своя.

Не устают в небесной мастерской;
Считать фасоны – тратить время зря,
Там шьется каждый час наряд другой:
«Рассветный миг», «вечерняя заря»…

Расшитый жемчугами в сто карат,
Что звездами горят в прозрачной мгле,
Накинет небо легкий свой халат
Для скромного ночного дефиле.

Сотрет с людских сердец налет дневной,
Земли коснувшись темным рукавом,
Как одеялом, их укутав тьмой,
От страхов и забот накроет сном.

И снится жизнь… Лишь ворохи одежд
Порой напоминают о былом,
Да контуры потерянных надежд
Как облака на небе голубом.

Ветер с Балтики снова кровавит закат,
Развязав майской ночи глубокий мешок.
В темноте одуванчики желтые спят,
Завернув недозревших семян узелок.

Завалилось на землю крыло-горизонт,
Край небес щеткой перьев из елей задев.
Там не спят соловьи – брачный снова сезон.
Я послушать пришел их волшебный напев.

Незнакомая птица споет поутру.
Я укутаюсь в теплое марево грёз.
Чтоб напиться, в ладонь серебро соберу
Не росу, а бриллианты русалочьих слёз.

Где-то в тонких ветвях, как в сплетении жил,
Перелетный певец, словно сердце, дрожит.
Он о том, как мечтал, и о том, как любил
Бессловесную песню щебечет в зенит.

Не желает худеть отрывной календарь —
Не считаю прошедших и будущих дней.
На зеленой травы я прилягу алтарь,
Чтобы слушать, как что-то поет соловей.

Плыли одуванчики вздохами пушистыми.
Голосами птичьими охала листва.
Соблазнял любимую строчками цветистыми.
И росою плакала смятая трава.

Колеёй ромашковой, васильковой поступью,
Страсть неугомонная бродит по душе.
И в глазах сияющих серебристой россыпью,
Звезды отражаются тусклые уже.

Напою желанную радостью безбрежною.
Растревожил сердце нам соловьиный крик.
Лето раскошелилось этой ночью нежною —
Возвратило молодость на короткий миг.

Пусть не Волга, не Енисей,
Ей хватает своих красот.
Чтоб ни думали мы о ней,
А Торопа себе течет.
За сезоном идет сезон:
Пыль июля, январский лед.
Крик младенца, последний стон,
А Торопа себе течет.
Жизнь не поле и не большак,
То стремнина, то поворот.
То дубрава, а то ивняк,
А Торопа себе течет.
Приходилось не раз встречать
Молодым у реки восход.
Много помнит речная гладь,
А Торопа себе течет.
Купола вековых церквей
Молча смотрят в пучину вод.
Мы теряем своих друзей,
А Торопа себе течет.
Белой чайки надрывный крик.
Пролетает за годом год.
От рожденья до смерти – миг,
А Торопа себе течет.

Возвращаясь на круги своя,
Медленно сменяются сезоны —
Вновь весна и снова песни-стоны
О любви маэстро-соловья.

Светом наполняется восток —
Бесконечен бег светил по кругу.
Ищет соловей свою подругу —
Легких перьев маленький комок.

Зеленеет на березе лист,
Сонный майский жук как будто пьяный,
И несется над лесной поляной,
То ли птичий стон, а то ли свист.

Между тьмой и светом на краю
Быстрый миг не зря певцом потрачен,
Хоть маэстро может быть невзрачен…
Замолчал – нашел любовь свою.

Лето серое и дождливое,
Бездорожное, комариное.
Обложило всё. Череда дождей —
Беспрестанно льет уже сорок дней.

Мокрый травостой – выше головы,
В небе серый цвет – вместо синевы.
Под стрехой котел – полный натекло…
Трудно позабыть, всем чертям назло.

Лето серое и дождливое,
Беспросветное, торопливое.
Солнца желтый круг – редко, на чуть-чуть…
Стылая любовь не согреет грудь.

На кончике зеленого листа
Искрилась робко капелька росы;
На тонких ветках чахлого куста,
У края спящей лесополосы.
Вставало солнце. Его тусклый свет
Еще не грел, касаясь как слепой,
А может как пресыщенный эстет,
Что брезгует обычною едой,
Чуть пробуя шершавые стволы,
Ночную загоняя тень,
На туго заплетенные в узлы суки берез.
И начинался день…
Еще один в ряду таких же дней.
Пустых, как прошлогоднее яйцо
В весенней кладке диких сизарей…
Я вспоминал забытое лицо.

В водовороте кружат хоровод
Упавшие на воду мотыльки.
И каждый год малиновка поет
У заводи извилистой реки.

На поле наступает не спеша,
Темнеющий на взгорке хвойный лес —
Колючая еловая душа.
Лес ведь с душой, лишь кажется что – без.

Смолой затянет след от топора,
Там где коры коснулась грубо сталь.
Не жалко промелькнувших снов с утра,
Да и вообще, прошедшего не жаль.

Малиновка опять в кустах поет.
Лежит туман, а кажется, что снег.
А на дворе четырнадцатый год.
А кажется – четырнадцатый век.

Укрыта заводь медленной реки
Туманным чуть изношенным сукном.
Плывущие куда-то мотыльки —
Едва заметным на воде пятном.

Кто придумал синий василек?
Кто сумел мои мечты предвидеть?
Кто изобразить так точно смог,
То, что я всегда хотел увидеть?

Кто придумал песни соловьям?
Облака на днище синей чашки?
Кто влюбляться дал возможность нам,