Иван Кирпичев - Альтаир. Сборник стихотворений

Сторожили берёзы рябинку,
Не давая молоденькой воли,
И стояли деревья в обнимку
В заметенной снегами юдоли.
Где-то в дебрях волшебного края,
Проводив на лесную опушку
От пьянящей свободы спасая,
Окружили берёзки подружку.
Та, взмахнув своей ягодной веткой,
Ведь ей поле казалось темницей,
Стать мечтала крылатой кокеткой,
Желтогрудой свободной синицей.
И рябина рвалась, трепетала,
Капли ягод в сугробы роняя,
А осыпавшись, встала устало,
Лишь смеялась позёмка лихая.
И укрытое в ягодах лето
Кистью спелой бесшумно упало,
Закатилось и спряталось где-то,
А зимы еще только начало…

А берёзы в морозные дымки
Под корой прячут белые лица…
На пустых тонких ветках рябинки
Замерзала голодная птица.

В синей-синей вышине ворон вьется,
Кто останется в живых – посмеется.
Невернувшихся домой не забудут,
Только мертвых хоронить волки будут.

В синей-синей вышине вьется ворон,
У стрелка колчан всегда смерти полон.
Запоет она в бою, улетая,
Задрожит в груди стрела, замирая.

В синей-синей вышине ворон вьется,
Жизни нить совсем тонка – легко рвется.
По ушедшим на войну гроб не плачет —
Мертвых очень хорошо ворон прячет.

В синей-синей вышине ворон вьется,
Прилетевшая стрела в грудь вопьется.
Распахнет глаза солдат умирая,
Поседеет мать его ожидая.

В синей-синей вышине ворон вьется,
Отлетевшая душа птицей бьется,
Упадет в цветы боец остывая,
Только в сказках кровь течет голубая.

В синей-синей вышине ворон вьется,
О живую плоть людей сталь не гнется.
По оврагам и кустам кости тлеют,
Над сухим быльем в полях ветры веют.

Зажужжит весною шмель над травою.
Старый друг тряхнет седой головою,
Здесь оставшихся лежать вспоминая.
По щеке сползет слеза высыхая.

Ночи конь промчался, показал свой хвост,
Месяц в небе плакал капельками звезд.
Под платком из пуха спрятав седину,
Провожала мама сына на войну.
Кровью непролитой заалел восток.
– Защити старуху, защити сынок. —
И вложила в руку, чуть потупив взор,
Вместо амулета – боевой топор.
Вместо поцелуя – острое копье.
– Только возвращайся, золотце моё.
Рыщет в поле волком, хитрый враг-злодей,
Как чужого встретишь, не жалей, убей.
И держала слезы из последних сил,
Ну, а он смеялся, и уйти спешил.
У стальной кольчуги тонкое кольцо,
На прощанье спело под ногой крыльцо:
«Мать тебя для милой годы берегла,
Ну, а поцелует острая стрела.
Ночи проводила, радости моля,
Не жена обнимет – мокрая земля».
Улетел, умчался юркий ястребок,
А в горячей сече был судьею Бог.
У холодной речки встретились они,
Пролетели жизни золотые дни.
На траве духмяной капель красных след,
На ромашках стынет ворона обед.
Тонкой струйкой дымка вьется не спеша —
Отлетела чья-то чистая душа…
Время, как и речка, тихо вдаль течёт,
Плачет в перекатах ночи напролёт.
Прорастает стебель сквозь прорех брони,
А старуха плачет и считает дни.
– Пусть тебе родимый будет мягко спать, —
Шепчет как молитву пожилая мать.
– Кровь с тебя отмоет белая роса,
Пятаками лягут листья на глаза…

В гнутый шлем солдатский опадает цвет…
Упокоен ветром, птицами отпет…

Иногда даже ветер молчит,
Потревожить боясь древний прах,
Даже серый краснеет гранит,
Здесь от крови, пролитой в камнях.

Здесь прогрета телами земля,
На ромашках уснувших бойцов,
И чуть слышно листвой шевеля,
Шепчут сказки им ветки дубов.

Желтой иволги тоненький плач,
Об убитых напомнит порой,
Время им и судья, и палач,
Вместе спят здесь и трус, и герой.

Здесь в обнимку ночуют враги,
Позабыв, где чьи кости лежат,
До конца здесь отдали долги,
Души канувших в вечность солдат.

Буря волны в берег бьет,
Звезды в тучах прячет.
На пригорке огонек за стеклом маячит.
Ждет девчонка у крыльца своего супруга —
В дальний путь она давно проводила друга.
Каждый вечер второпях свечку зажигает,
Машет в море огоньком, мужа ожидает.
Капает слезами воск, заливая плошку,
Освещает за окном милому дорожку.
Ту дорогу среди скал, где прибой грохочет…
Голова, уже седа, позабыть не хочет.
Ломоть хлеба на столе, молоко в кувшине.
Сгинул милый и давно прах лежит в пучине.
Светит тускло огонек, воск на свечке тает.
От причала до крыльца тропка зарастает.

Там камень покрытый мхом,
В землю живую врос,
Трава серебрится кругом,
Покрытая каплями слез.
Плачет о воинах лес,
Листвой шелестя вдали.
Не чувствуют мертвые вес
Укрывшей их кости земли.
На камни не бросят тень
Призраков грозных полки…
Как только померкнет день,
Из праха встают они.

Вспыхнет небо на заре алым цветом,
Взвизгнет пуля, пролетев рикошетом.
Сердце прыгает в груди от испуга —
Ведь суконная шинель – не кольчуга.

И ни славы для тебя, ни почета.
Только кровь и грязь, да треск пулемета.
В чем же ты моя душа виновата,
Что оружие твое – бинт да вата?

Тлели танки на полях догорая,
Ты лежала на траве молодая.
Ты лежала в мураве умирая —
Догнала тебя, сестра, пуля злая.

Нет ни мужа у тебя, нет ни свата,
В чем же ты, моя душа, виновата?
Закует поля в броню ночью стужа,
И замерзнет под тобой с кровью лужа.

Похоронный наш отряд всё старухи,
Обессилили давно бабок руки.
И могилка для тебя мелковата,
Что поделать? Такова смерть солдата.

Не упало в борозду еще жито,
Не целованной сестра, ты, убита,
Не расти теперь, душа, твоим детям…
Мы крестом твою могилку отметим.

Отшумела летняя гроза.
– Захвати, – шептал ей. – Пожалей. —
Шелестел молитву в небеса
Дуб, невольник родины своей.

Ведь весной набухшая кора
Из земли сосала молоко,
Распускалась листьев мишура,
Шевелились корни глубоко.