Иван Кирпичев - Зачерпну я ладонью туманы

Беспокойные сны у осевших снегов:
Март нарушил покой – впереди долгий путь.
Потекут они вдаль между двух берегов.
Можно их вспоминать, но уже не вернуть.

Надоели снега, их нисколько не жаль.
Скоро станет зеленым пригорок седой.
Межсезонную грусть и о прошлом печаль
Вниз на раннюю Пасху утянет с водой.

Свои чувства к тебе прячу в складках души.
За морозным узором мир новый укрыт.
Ты однажды с утра на стекло подыши,
И растают колючие льдинки обид.

Изменяют себя на бегу облака —
Легковесным принять можно образ любой.
Ивы тонкая ветка трепещет слегка —
Деревянного сердца нарушен покой.

Ива мелко дрожит от ветвей до корней.
Хоть слова и не к ней – не наслушаться всласть.
Если ветер молчит – не молчит соловей.
Влита в майский пейзаж соловьиная страсть.

Чуть качает певца ивы тонкая плеть.
Он всю душу раскрыл соловьихе своей.
До рассвета не спал – он не может не петь…
Проклиная любовь, утром смолк соловей.

Мне кукушка с утра не считала года —
Серый дождь убаюкал ее невзначай.
С ветром сгинул апрель, не оставив следа.
Что в душе у тебя, злой январь или май?

В желтокожем бору капли синих небес —
Пьет кукушкины сны под дождем сон-трава.
В этом мире полно незаметных чудес.
А слова о любви, ведь не просто слова?

Смотрит в небо земля миллионами глаз —
Не сморгнут, не обманут лесные цветы.
Пусть кукушка споет не одну сотню раз.
Я тебя полюбил, только любишь ли ты?

На острый лист присела стрекоза —
Ее не взять осоковым клинком.
В фасеточные синие глаза
Ночной вселенной втиснулся объем.

Вот плещется с сомами водяной,
Но на него так просто не взглянуть.
За камышовой плотною стеной
Пугая всех, хохочет птица-Жуть.

Мохнатый леший поднимает бровь,
Иначе ему девы не видны:
Русалкам юным согревает кровь
Таинственный холодный свет Луны.

От звезд небесный купол весь седой.
Рекой в нем отразился Млечный Путь.
Небесный мир, а также мир земной —
Всех вод ночных загадочная суть.

Опьяненный мерцающей в небе звездой,
Ее выпив серебряный свет,
Соловей до утра, словно бражник хмельной,
Выводил для подруги сонет

Одуванчиков поле вздыхает пыльцой,
Золотистый мне снится туман.
Соловьиную трель заберу я собой,
Положив осторожно в карман.

Я ее запишу на ольховом листке
Ароматной сосновой иглой.
И кусочек луны приколю в уголке,
Сполоснув его чистой водой.

Заверну в тихий плеск засыпающих рек
Поцелуй ненавязчивый свой.
И однажды тебе, добрый мой человек,
Свой подарок вручу колдовской.

В набухших почках спрятана листва.
Ее не сглазит мимолетный взгляд.
Всю красоту лесного естества
Еще скрывает мартовский фасад.

Туманы в клочья утром разорвет
На голый лес глухой кукушкин крик.
Водой исходит прошлогодний лед
На бьющихся сезонов тонкий стык.

Достала верба легкий балахон —
Пришлось одеть – апрельское тепло.
Как-будто ранний гром пасхальный звон.
Что сгинуло, но что-то и пришло.

Вздохнет устало спящая трава,
Проткнув собой коричневую грязь.
И паутинка видная едва —
Для всех времен нервущаяся связь.

В ожидании ранней весны
Тихо плачет синица в кустах.
Почки соком подземным полны,
Размывается лед на глазах.

Незаметно промчался февраль —
И листает деньки март уже.
Тает зимняя в сердце печаль,
Расцветает надежда в душе.

Под стрехою густые кусты
В мелких брызгах купает капель.
Прочертили когда-то мечты
Между явью и сном параллель.

Не понять то ли есть, то ли нет
Наша жизнь, что течет день за днем —
На ходу сочиняем сюжет
Некой сказки про то, как живем.

Крутятся в пустоте медленно два ковша.
Из осевой звезды льется полярный свет.
Искоркой в небесах мчится на Суд душа
В утренний звездопад – мира на свете нет.

Врезана в небосвод млечная полоса.
Метит стрелу стрелец в рыбьи хвосты комет.
Лес шелестит листвой – слышатся голоса,
Тех, что уже ушли – мира на свете нет.

Месяц – ножа порез, трудно без шва зашить.
Раны открытый край в небе сто тысяч лет.
Верят, что где-то там тоже возможно жить…
Чтобы уменьшить страх – мира на свете нет.

Слегка затлел небесный океан —
У горизонта всполохи огня.
Белесый растворяется туман
На кромке возникающего дня.

Макушки елей в сумерках видны
Нарушен блеклым светом их покой.
Короткие тревожащие сны
Уводит ночь куда-то за собой.

Давно-давно журчит в реке вода,
Здесь лошадей поил бродяга-скиф,
Но он однажды сгинул в никуда
До капли чашу жизни осушив.

Пусть бесконечен времени отсчет —
Сто тысяч лет мелькнут, сто тысяч зим…
Пока живет земля – живет народ,
И мы теперь туманы сторожим.

Тихо щелкает на стене
Из далеких времен прибор,
По несмазанной шестерне
Бьёт баланс, как по пню топор.
Льется мертвых секунд кумач —
В тишине еле слышный стук.
Время – жалостливый палач.
Стрелки чертят привычный круг.
Серебристый раздастся бой —
Вновь отмеренный час истек.
Время – видящий всё слепой.
Время – стерший язык пророк.
Скрипнет ходиков барабан —
Словно чей-то предсмертный крик.
Время лекарь и шарлатан.
Время – век, время – час, время – миг.

Что было – то уже давно прошло.
Что будет дальше – знает только Бог.
Но оголит бесстыжее тепло
Весною кожу стройных женских ног.

И кровь бежит быстрей, взглянёшь едва
На то, как в «мини» девушка идет.
Ведь где-то в закоулках естества
Запрятан бесконечной жизни код.