Александр Рудт - Солнечные пятна. Стихи разных лет

И всё же ветер, наконец, стих,
растаял в хвойной глубине гул..
но он бродил ещё среди пихт,
и ветки их ещё слегка гнул..
темнел оттаявший уже мох,
блестели матово следы лыж.
я замер, сдерживая свой вздох —
такая хрупкая была тишь..

Зелёное… спокойное..
поляна сквозь цветок..
подвижное и стройное..
воздушный переток..
размытое и белое —
с черёмухи обвал?..
и бабочка несмелая,
и лютика бокал..
и жук в плену беспечности
присел на блеск часов…
и водит в синей вечности
антеннами усов..

Где-то за лесом – зарницы, зарницы..
отблески гаснут, скрываясь в ночи..
воздухом этим никак не напиться..
смех твой апрельской капелью звучит..
свет станиолевый в соснах блуждает,
лента тропинки мерцает у ног,
ветер смолистый на нас налетает,
ветер несёт облаков табунок..
ночь.. и зарницы.. спектральные пляски
кругом идёт голова из-за них..
ты и зарницы.. и это не сказка..
дай, я коснусь твоих губ голубых..

А солнечные пятна —
наотмашь по лицу..
легко и безвозвратно
тропа летит к концу..
и куртка голубая
на плечиках твоих
из пятен вырубает
хранящий солнце стих..
что с сердцем – непонятно,
не в силах я сказать..
сквозь солнечные пятна
летят твои глаза..

Поспевает жимолость.. когда
утром у колодца моешь тело,
прямо у куста стоишь всегда,
ягоды срывая то и дело..
горечь сводит скулы, но жуешь,
запиваешь ледяной водою,
и с трудом, как будто, узнаешь
в отраженьи тело молодое..
Поспевает жимолость.. паут
пробные полёты совершает..
целый день его спиральный гуд
насладиться тишиной мешает..
поспевает жимолость.. отъезд
всё подходит медленно и ровно..
отпуск – это ветер: был. исчез..
только сердце посвежело словно..
и потом, наверно. сотню раз
вспомнится, приснится, отзовётся
жимолость горючая с утра
возле деревенского колодца..

Стара, стара была собака —
чутьё не то. и глаз не тот..
и было ей – десяток с гаком..
вот-вот уже сама умрёт..
Я видел: с нею через поле
прошел он, крепок и высок..
покорная хозяйской воле,
несла собака поводок..
и съел их лес.. спустя минуту
два раза грохнуло в лесу..
и онемело все. как будто,
и спали тучи на весу..
Он шел назад один.. и остро
пахнуло гарью от стволов..
он шел.. и поводком – так.. просто
сбивал головки у цветов..
а вечером хозяин в скуке
щенка погладил – и всего..
смешной щенок лизал те руки,
что убивали мать его..
щенка к хозяину тянуло..
что эта копоть на руках..
но что-то волчье промелькнуло
в зелено-фосфорных глазах..

Когда я слышу: «Сорок третий год», —
не Сталинград и не Орел я вижу,
мне видится февральский небосвод —
на нем все звезды и острей, и ближе..
и мальчик шестилетний смотрит ввысь,
забыл о хлебе в этот миг счастливый,
и в нем одна ликующая мысль:
звезда летит! Да как летит красиво
он от звезды не отрывает глаз,
не разумея страшной сути дела:
звезда, что с центра неба сорвалась,
на памятник отцовский пролетела..

Весь день бормочет виновато
акаций гвардия кругом..
а ночью город лиловатый
сирень взбивает помазком..
и запах медленно и густо
вползает в темные дома..
и освежаются все чувства,
и пыль сметается с ума
и тени серые ласкают
ещё не спящее окно..
и мухи искры высекают,
стучась нелепо и смешно..
а запах вверх ползет, на крыши,
и тянет пальцы к звездной мгле..
и вот Медведицы им дышат
и плачут в небе о земле..
и мотоцикл в горсти квартала,
роняя свет на тротуар,
гудит уютно и устало,
как заблудившийся комар..

1
На Бородинском поле ветер.
у леса трактор тарахтит..
летит листва.. гранен и светел
давно расставленный гранит..
а с Шевардинского редута
идут экскурсии гуськом
на холм с подраненным орлом..
трава.. и не было, как будто,
костей, хрустевших под штыком,
картечи, екавшей над рвом..
2
Проклятья раненых и стоны
такой же ветер разносил..
стоял, ещё самовлюбленный,
конец предчувствующий сир..
скрывалось солнце Аустерлица
в поток российских облаков,
а в зеркалах его зрачков
мелькали пасмурные лица..
и жег, и дергал каждый нерв
приказ отчаянья: «Резерв!»..
3
Он длил сражение без веры
в исход победный.. сел без сил
и долго русских гренадеров
в трубу подзорную ловил..