Светлана Королева - Луч Светы. Журнал. Выпуск 4

Мы забываем, что все мы внутри – дети.
Делаем умные лица, ввязываемся во что-то серьёзное,
Сами себя заваливаем угрозами,
Не ощущая, как раньше, в волосах шёпот-ветер.

Мы забываем про истинные простые радости:
Беспричинный смех – вовсе не дураков черта,
И не в лицах-облаченных-красками красота,
А во всем. Без характеристик-надобности.

Мы забываем, что силы у нас – на один день,
Жадно хватаем воздух вперёд на долгие годы,
Каждое утро клянём почем зря погоду,
Не выходя за пределы собственной тени.

Мы забываем. Спим. И не просыпаемся!
Хватит! Ну же!
Вспомните самое тёплое – в шаге от вас,
В маленькой детской ладошке уместится смысл-сейчас,
Здесь. В этом празднике – мире раскройте свои души!

о чем стихи? какой смешной вопрос
о чем река, несущая к заливу
прозрачных акварелей переливы
наискосок по линиям метро?

о чем луна? ты скажешь – о любви
а я скажу – скорее о приливах
всех жидкостей по правилам игривым
и разности невинных половин

о чем поет отчаянный норд-ост?
не о зиме и не о капитанах
давно известных или безымянных
не доказавших миру ничего

о чем соната с номером один
без имени, без текста, без вокала?
мелодия мелькнула и пропала
не жди причин и следствий не веди

все об одном, точнее, об одной
случайной, незабытой, непрощенной
чье имя скрыла неопределенность
о вечности, умноженной на ноль

от полутьмы до полусвета
всего лишь пара теплых слов
и тени вновь полураздеты
в театре сумрачных углов

но где-то там, в суфлерской будке
хранитель текста вдруг затих
он наблюдает, и как будто
не одобряет нас двоих

а в ложах окон и балконов
мелькают отблески небес
давай забудем о поклонах
пусть мир – театр, но не весь

пойдем куда-нибудь на волю
чтоб ветер видеть впереди
дышать опавшею листвою
и серость неба бередить

и ждал цунами обреченный берег
и в воздухе накапливалась соль
и птицы замолкали, словно веря
в недостижимость солнечных высот
цвела печаль, но гейши не молчали
лепили хокку из чего пришлось
из северного ветра над причалом
из сакуры, цветущей на авось

и дальний гул, невесел и неистов
перебивал молитвы древних скал
лишь фаталисты и филателисты
клялись, не покладая языка
переписать сценарий, что заказан
компанией земных координат
но в фильме о полете камикадзе
и серий будет максимум одна

Умереть на Васильевском? Право, какая безделица!
Я и сам умираю здесь раз по пятнадцать на дню.
Но когда-нибудь, верю я, все для меня переменится,
Я, исчезнув, слегка этим здешний пейзаж изменю.
И в каких-то других, запредельных райончиках маленьких,
Забывая «дворы, как колодцы» и крылья мостов,
Буду жить среди вас, о счастливые жители спальников.
Но, в балтийском ветру растворяясь на веки веков,
Я сюда не вернусь. И как Бродский, Венецию выбравший
Настоящую, с вечною гнилью и новым кино,
Я исчезну, уйду незаметно, беспамятно выбывший.
А обратно – зачем? Здесь таких не хоронят давно.

ты словно опоздал на поезд
куда-то в лучшие года
и на вокзале с перепоя
нелепо бродишь, смотришь вдаль
а там, в вагоне, что несется
вперед со скоростью мечты
осталась та, чью помнишь поступь
но рядом с ней теперь не ты

очнешься, а вокруг пустыня
похожая на чей-то дом
где стены в паузе застыли
а в выход верится с трудом
и город дрогнет и зависнет
на кадрах с ноющим дождем
пусть ночь составит черный список
ты и туда не попадешь