Сергей Берсенев - Древо

Нивелируется возраст,

не стоят вопросы остро…

И предчувствие заката

отошло на задний план.

Если кто и смотрит косо —

новоявленный философ,

что от счастья в стельку пьян.

И внутри проснётся голос —

будто небо раскололось,

будто гром незваным гостем

грянул, судя по всему…

Человек его услышит

и поймёт, что это свыше —

у берёз лежать ему…

Памяти замечательной Русской Женщины Королёвой Тамары Никифоровны из села Татево Тверской области

Суровой поступью февраль

взошёл на трон самодержавцем.

Одним, как прежде – кофе, рай…

А большинству – упасть, отжаться!

Кому-то – чёрное число

за бескорыстие в награду.

Молчит побитый «Часослов»

прилюдно нецензурным градом.

И где-то в области Тверской,

в забытой Господом деревне

поют ветра за упокой

простой крестьянки, не царевны…

До века два десятка лет —

совсем чуть-чуть ей не хватило…

А сколько зим и сколько бед

она по-русски укротила.

А скольких встретила с душой!

И хлеб, и соль… И после бани —

нектар домашний по вершок…

И говорили не о брани….

О том, что зло слабей добра,

что от земли – любовь и сила…

Что не в почёте доктора

у крепкой женщины России…

Мама, прости, я умер…

Нет меня в списке тех,

кто заседает в Думе,

кто – для чужих утех.

Нет и в бульварной прессе,

средь записных персон…

Не подпеваю песен,

переходящих в сон.

Так ли вчера всё было —

ненависть, боль и страх?

Мы не точили вилы,

жили почти без драк.

Битвою не считалось —

дом когда шёл на дом.

Что же с душою сталось

в мире жестоком том,

где моё имя стёрто

ластиком новых дней.

Мама, прости, я – мёртвый,

и воскрешать не смей!

Жив я вот в этих строчках,

в птицах и родниках,

в праведном многоточье,

в нежных твоих руках…

Ты всегда был внимательным,

ты – заботливый сын…

Сердце бьётся у матери,

как на стенке часы.

То бежит от волнения,

то – замедленный ход…

А в упряжке со временем

очень редко идёт.

Перед Богом ответствует —

что придумал ты сам:

и за шалости детские,

и за мёд по усам,

и за то, чем не радуешь,

покидая гнездо,

кривды, путая с правдами,

где – добро, а где – зло.

Ты давно не на вытяжку —

спуску нет никому…

Сердце матери выдержит

и суму, и тюрьму.

О тебе извещения —

под копирку, точь-в-точь…

Сердце ждёт возвращения,

будь то день или ночь…

Развалилось мужичьё

на завалинках:

«Не моё – вокруг, ничьё..

Впрок – по маленькой!»

А зачем траву косить,

сеять вечное?

Перевёрнуты кресты…

Годы – к вечеру.

Это вновь чумой прошлась

доля горькая.

Безысходность нынче – власть,

даже зорьками.

И царевна-то, гармонь,

спит Величество…

Кто считает – сколько сонь

летаргических?

Правда чёрной полосы

в пропасть тянется…

Ни ромашки, ни росы

не останется.

Восседая на пне, как на троне,

и – не царь, и уже – не народ,

для Отечества я – посторонний,

от дворцовых ворот – поворот.

Что за дикое, страшное время

наползает шипящей змеёй?

Я – последний защитник деревни,

я умру вместе с этой землёй.

Мне внушали: ты – тёмный, ты – серый…

В родословной клеймом – от сохи.

Всё богатство – гармонь да посевы…

Перед смертью сошлют в пастухи…

Но иначе судьбою подкован,

чем холёный скакун городской.

Мать поила водой родниковой,

а большак был милее Тверской.

И пока слышу птичьи беседы,

и пока отражаюсь в реке,

я ещё не отправлен со света

без креста, без души, налегке…

Я – на пне с того самого года,

когда вдруг обеднели дворы…

И пропали, казалось, всего-то

безмятежные сны детворы…

Я на этой земле проводил безмятежное детство,

где не ведал о сказках, что пишутся в мрачных тонах,

где, казалось, и друг, и до гроба любовь – по соседству,

и ходил босиком, и в заштопанных бабкой штанах.

Спозаранку – до озера, хвастаясь удочкой новой

перед Пашкой, с которым делили улов пополам.

Я давал ему самое-самое честное слово:

вместе с ним до конца – по лесам, по лугам, по полям.

Нами был графский парк до росистой травинки изведан,

особняк, весь в развалинах, тайнами потчевал нас.

И неслась моя жизнь, словно поезд, от лета до лета.

Дожидался и класс выпускной, и экзамен, и вальс.

И как будто судьба разделила два мира пунктиром,

и у Пашки теперь свой, единственный дом на века.

И таким же, как я, вспоминать о земле запретили…

О земле, что не хочет в неволе плодиться никак.

На земле – тишина, но не тех деревенских рассветов,

когда хор петухов взбудоражит селенье вот-вот…

На земле – тишина, и не Богом наложено вето,

и молчит отрешённо отверженный русский народ.

Лес, деревня… Мальчишка – прыткий:

с малолетства – за пядью пядь…

От окраины до калитки,

словно в сказке – рукой подать!

И в пруду – караси, да карпы…

Да по слухам – русалок тьма…

Он без компаса и без карты

по утрам изучал туман…

Детворы не чурался местной,

укротив городскую спесь…

Даже выбрал себе невесту,

чтоб шалаш ей построить здесь.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.