Тимофей Юргелов - DUNSANDLE. Стихотворения

Где мрак роится в тьме ветвей
И хор цикад неутолимый,
Вонзились в спину серпантина
Волшебные лучи теней.
Будто трапеций в цирке сеть:
Шатер сгорел, каркас остался.
Жемчужный свет как бы распался
– протек садов сквозную клеть.
Но за грядою – точно днем.
И звучно небо отдается
В шагах и по́д ноги мне льется
Люминофоровым ковром.
Бреду – тут замерли навстречу
Платан, рудбекии, чугун
Лозы и окон. Дальше – гул,
Как будто бы нездешний, вечный…
Всё так: мгновенье лишь прекрасно
– дни, годы, месяцы – всё бред.
Оно одно оставит след
– томящий, бледный и напрасный.
А позади, как бездны, море
Шумит, чернеется, растет —
За мной крадется, как зелот:
Настичь и – утонуть во взоре…

Летящий по́ небу нас оставляет жить:
Он израсходовал все розы по дороге —
Бомбил селенье и отроги,
Там до сих пор их лепестки горят.

Прошел над нами точно камнепад,
Набросив тень на горы ловчей снастью.
Как рыбы в неводе, мы ничего прекрасней
Не видели, чем в небесах лицо.

Летящий по небу не знает ничего:
Он думает, что мы еще в дороге.
Но мы пришли, мы на пороге —
В пронзительное забытье…

Он жал на кнопку, словно на клопа,
Напившегося алой крови,
Мечтая о какой-то нови, —
Но выдавил лишь грязь из-под ногтя.

Летящий по небу не думает о нас:
Он думает о сне, о запотевшем сидре,
О наградном листке, о пергидрольной выдре,
Что наградила так его…

Махнул рукой нам, как Гагарин:
Мол, помните о всех,
Летящих по небу, – и канул
В закат. А мы всего лишь остаемся жить…

Но как нам этот миг забыть!
Лицо, улыбка и глаза ребенка —
Не рвется только там, где тонко.
А может, сам он прилетал из мги?..

Летящий по небу решил, что он не бог,
Что он всего лишь человек военный, —
А он всего лишь – бог, и потому нетленный —
Как тот обрубок мальчика без ног…

Не Фидий, не Сократ, не Ахиллес,
Мы – древний мир, они – новорождённый.
Руины не Акрополь, не Эфес,
А наши города и стогны.

Мнится мне нить золотая твоя, Ариадна,
Дерзким в желаньях она пролагает дорогу
Прочь темных ков, непомерных уму человека,
Прочь из загробного плена на свет и свободу.

Бурно шагают они, опьяненные целью отрадной,
Дар попирая бесценный, минуя провалы Аида.
Разум мутится героев при слове едином «Эллада»,
Сладко предчувствие славы, и путь на исходе томит.

Вижу другую я нить над твоей головой, Ариадна.
Неотвратимо спешит все черней в неизбежность она:
Мойры седые за прялкой не спят и корпят безучастно:
Скоро вернется Тесей, увезет и покинет тебя.

Мимолетные взоры женщин ―
Я ловил их с резных колесниц.
И на портик, взбежав беспечно,
Обмирал средь пустыни лиц.

И потом после каждой встречи
С этой жгучей тайной в глазах
Сам не свой дальше шел развенчан,
Как покинувший флот наварх.

Словно там , из зрачков бездонных,
Страшный бог, существо без глаз,
Узнает себя мимоходом
Зга бессмертная в смертных нас.

Мимолетные взоры женщин,
В них притворство и страх утех
Замирали на миг, что вечен, ―
Рос один черной пасти смех…

Любовь сперва сладкая боль,
А потом – скука…
Или саднящая боль,
Если подружка – сука.
У нее глаза черны,
Но не черней сердца.
Ее ноги смуглы,
И открыта всем дверца.
А когда ушла
С мозгляком, на котурнах,
В куцей тоге, с носом как слива,
Рядом из гнезда выпал птенчик,
Чмокнул о камень тоскливо.
Вот разбилась любовь —
Прощай: загребай их ногами сотни,
Сотни тысяч и тысячи сотен —
Нос как слива и в угрях щеки!
Ну напьюсь, а затем найду такую,
Чтоб потом и сначала – скука.

Децим Умбрицию, другу, привет.

Мерзко стало в Риме – похабно!
Заправляют всем пара с иты и шлюхи.
Чернь, бессмысленная, ревет от восторга,