Игорь Платонов - Экзистенция. Стихи и поэмы

По сердцу хлестали ветви
Неисправимых дорог;
Под парусом нам соловеть бы,
Но дух указал на исток…

Брат мой выруливал зверски,
Шок выжимая до пят;
Ветра колошматили в дверцы
На скорости сто пятьдесят.

Но не рассыпалась тачка, —
Есть у неё тормоза;
И как сумасшедшая прачка
«Жигуль» полоскала гроза.

А ночь раздробилась на звёзды
И тело обрушила в сон;
Рассветы ж бывают морозны
На стыке мобильных времён.

И наш навигатор не вынес
Таких аладдиновых пыток, —
Заглох. Ну а кто его сдвинет?
Лишь тот, кто удачлив и прыток.

Он стал как тупой забастовщик, —
Бунтарь без бухла и финансов;
И мы в этой подлой парковке
«Свечу» извлекали из транса.

Толкал я машину, как узник
Концлагерного эшелона;
Я понял, что значат грузы
В глуши без колёс и музона…

Но выжгло-таки зажигание
Гремучий салют в голове!
Рвануло по трассе сознание,
Тестируя путь на кювет…

Но тракт опасенья отсеял,
И брат мой забил на стандарты;
Мы ж продвигались на Север,
А не на Кипр, и не в Ялту.

Нас Мурманск обнял дыханьем,
И горькая муть испарилась;
Лишь память играет стихами
О том, как нас мама любила…

Я чувствую небо, там воля ясна,
и никто не убит,
Мы греем надежды, но верим в себя —
лишь, когда заштормит;
И всюду плодятся мечты одиноко и тайно,
Но там, где светло и уютно, – друзья виртуальны.

Я чувствую здесь неземную любовь,
но она – в стороне,
Я знаю реальность, которая
не погибает в огне;
И мне говорят, что это издержки искусства,
Но нас оставляют живыми открытые чувства.

Я вижу в глазах обнажение льда
и покой синевы,
Я чувствую, нас не сближает беда,
хоть и все мы правы;
Но всякое сердце имеет в себе часть Неба,
Поэтому я не прошу ни вина, ни хлеба.

Возникая из трения, из ниоткуда,
Из рассохшейся тверди, из диких пород,
Вздымается неистребимое чудо
Священного пламени, – духа высот,
Огня, отогревшего странника в стужу,
И уничтожившего Содом…

Я грею дыхание сердцем наружу,
Небес очагу доверяя свой дом.

Вода умеет играть и петь,
Текучею волей ловить все чувства
И сохранять их, как некая сеть,
Даря уставшим своё искусство.

Она нежит плоть, чтоб душа молодела,
И обращает в жертву профана;
Вода имеет волшебное дело
И тайный эгрегор Левиафана.

Свои по зову не приходят?
Чужие ставят на крутых?
Ликуй, душа, – ты на свободе,
Где нет ни мёртвых, ни живых.

Но равнодушие фатально,
И стоек имидж не всегда;
Храни себя в зеркальной тайне
И продвигайся как вода.

Деревья теряют листья,
Самое время бродить;
И ветра повадка лисья
Меня не устанет любить.

Живучая память – как лира,
А даль превращается в зарево;
И взгляд наполняется миром,
Плывя наугад через марево…

Земля сиротеет и млеет
В плену шелестящей отрады;
И сад, ни о чём не жалея,
Горит в глубине листопада.

Бреду по затуманившимся травам
Осиротелым кесарем глуши,
Ввергая очи в сумерки упрямо
Бессонными светилами души.

Дремучий мир по мне пройдётся дрожью —
И мне себя бы в теле удержать…
Зачем опять иду по бездорожью,
Когда велят по гравию бежать?

Но, видимо, встревожена природа.
Что так влечёт в глухую глубину;
Я чую первородную свободу,
Зажмурив набежавшую волну…

Есть в этом обнаженье суд и милость —
В распахнутую заповедь – нутром;
А есть в облавном буме нелюдимость,
И споры – ни о чём.

Мы вновь согреты узами да визами;
А в памяти, раздвоив непогоду,
Ютится бытовая независимость,
И дышит бесприютная свобода.

Вывихнутые суставы
Патриархальных дорог
Каверзно и неустанно
Тянут в стихию дворов…

Надвое путь расколот,
В сердце – желание встреч;
Нет, это просто холод
Хочет в уют завлечь.

Там упоение пира,
Дым и бессонные страсти,
И соблазнительна лира
В трепете жертвенных граций…

Тянет к таким красивым
Непринуждённо свернуть…
Но путеводная сила
Не прерывает путь.

В мареве дрожь гуманна,
Допинг тумана крут;
А позитив – как манна,
Жизнь продолжает игру.

Это приятно и просто —
Жить, не жалея дней,
И заплывает воздух
Опиумом идей.

Здесь в каждом дворе – собака,
И в каждой собаке – друг;
Какой-то ботаник, однако,
Смешал кобелей и сук.

А с сукой ну что не случится?
Её всякий пёс может взять;
Ей внять бы примеру волчицы,
Чтоб шлаки в породу не гнать.

А плут кобелина – не лучше,
Привык в закоулках тусить,
Учует готовую сучку —
И будет ламбаду месить…

И тут же взъерошат осанку
Такие ж как он кобели;
И тяга к податливой самке
Рекордно их нюх распалит.

И сборище псов понесётся
Туда, где свихнулся инстинкт;
Но сучьей слезы не прольётся
О том, что кобель – не один…

Встречай меня, грей, дорогая,
Я буду твоим навек,
Мы – люди. А псовая стая
Пускай продолжает свой бег.

Заходя в тупик,
Никого не обвиняй;
Будь как дома,
Накручивай шик,
Но никому не открывай.
Это аксиома.

Когда ж понесёшься вперёд,
Пробив тупиковую стену,
Как беспардонная фура,
Не будь оголтелым, —
Закрой за собою проход
Той же структурой.

Я пил коньяк в пустом буфете Воркуты,
Не постигая, что со мной происходило;
Я был с изящною буфетчицей на «ты»,
И что-то в ней меня томило и любило…

Её глубокие небесные глаза
Меня поили притягательной тоскою, —
В них было то, что в жизни я недосказал,
И было всё, чего не выразить строкою.

Я ей рассказывал про наш суровый быт,
Про ЗФИ, про экспедицию, полёты;
Она внимала мне, ловя тепло судьбы,
И словно ждала от неё ещё чего-то…

Потом в служебном закутке меня врасплох
Вдруг обожгло её неровное дыханье…
И я припал к её устам, утратив слог,
Как будто встретил неизвестное созданье.