Лека Нестерова - Украина в огне – 2014. Стихи и проза

Котенок в руках сжался, юркнул девчонке под мышку и зашипел там с перепугу, забрызгав Галюську кошачьей слюной.

Бах! Бах! – еще ближе и страшнее. За окном появились первые всполохи близкого огня. И последнее: Бах! Уже здесь, за стеной, совсем рядом!

Галюська юркнула под кровать, сжалась маленьким клубочком, как у мамы в животе. Мама рассказывала ей, как она, Галюська, жила-поживала там до своего рождения, говорила, что в этой позе и беда не беда, все пройдет, все наладится. И пока девочка прятала под себя рыжего котенка, пока сворачивалась маленьким клубочком на грязном деревянном полу, тяжелая кирпичная стена медленно прогнулась и повалилась на железную кровать, под которой укрылась Галюська. Где-то обиженно тявкнул Воронок, сорвавшийся с цепи, и наступила мертвая тишина…

Девочка боялась даже дышать. Бомбили нацисты, она знала. А вдруг они здесь, рядом и заберут ее с собой из родного села в страшный город Киев? Они и раньше бомбили, но не здесь, далеко. В Галюську они попали впервые… Где же папа? Мама? Баба Настена, что живет на другом конце села? Девочка слышала, что неподалеку горит потрескивая соседский дом и бегают туда-сюда какие-то люди, но ни позвать, ни шелохнуться она не могла. Ее зов тонул в теле ватного матраса, который плотно сдавила груда кирпичей, не оставив никакого места, кроме того, которое занимало маленькое тельце Галюськи.

– Мы с тобой живучие, потому что – рыжие! Так баба Настена говорит. Так что терпи, нас вынут отсюда. Сейчас вот хватятся и найдут! – шептала девочка сухими губами. Ей страшно хотелось плакать, но она не могла. Это было не по военному и не правильно, плакать от удара невидимого врага. – Баба Настена говорит, что скоро русские придут и помогут нам. Они сильные и добрые и всегда всем слабым помогают. Конец тогда нацистам, вот увидишь! Терпи котя, я ведь терплю, – и она пошевелила слабым пальцем, чтобы почесать и успокоить пищащего котенка.

– Галюся!!! Галюся!!! – несся над селом душераздирающий крик бабы Настены. – Ты где, клад мой золотой???

Женщина в испуге металась меж разрушенных стен, но пока нашла только зятя и дочь, раненных осколками разорвавшегося снаряда. Дочь Оксана с большой раной в боку, тяжело дыша, показывала на то, что было дверью в детскую, направляя туда свою обезумевшую от горя мать. Зять с разорванной ногой лежал на полу, истекая кровью. Врачи приедут не скоро… А там, как Бог даст…

Баба Настя с великим трудом при помощи двоих ополченцев извлекла тело любимой Галюськи из под старой кровати. Казалось, что она уже не дышала, а ручки ее, белые от напряжения, крепко вцепились в рыжий чумазый клубок.

– Смотри-ка, котейку пыталась спасти, – рыдая причитала баба Настя над бледным, измятым разрушенной стеной, тельцем девчушки.

– Бабуля, да подожди ты раньше времени причитать! Жива она еще. Сейчас дыхание наладим и будет завтра прыгать! – ополченец нагнулся над девочкой и начал возвращать ей единственное бесценное, что есть на Земле – Жизнь. Где-то выли сирена и Воронок, за уцелевшей стеной ополченцы бинтовали тряпьем рваные раны дочери и зятя Настены…

От автора: каждый вечер, когда я укладываю сына спать и целую его русую макушку, я благодарю Небо за то, что у нас нет войны. Потом я ложусь на диван и перед тем, как провалиться в такой же тревожный, как у незнакомой мне Галюськи сон, я отпускаю в Небо короткую молитву за всех украинских детей. За то, чтобы они жили.

Бледно-синее небо. Желто-зеленая степь. Затишье.

В траве бегают трясогузки. Рядом, в лесополосе, гомон птиц. Дятел строчит дробью. И кукушка отсчитывает кому-то года или – минуты до окончания затишья.

Мир. Покой.

Где-то там, далеко, такой же зеленый мир. Зеленый сад. Зеленая трава. Дорожки из природного камня, бегущие к беседке, увитой диким виноградом.

Это далеко. И это – дома. В пригороде Будапешта.

Там мир и покой. Такой же, как и здесь. Сейчас.

Но здесь – зыбкий и неуверенный. Там – основательный и надежный.

Там дом, ставший за пять лет родным. С цветами под окнами, высаженными детьми. И пока они цветут, дети носят букеты ко мне в спальню…

Даже сейчас, когда меня нет рядом с ними.

Я здесь, где пока еще мир, и покой, и птичий гомон в соседней лесополосе, а через минуту весь этот хрупкий мир может быть расколот разрывами мин и снарядов. Из оврага ударят минометы ополчения в ответ. Мобильная разведгруппа засечет батарею «ГРАДов» в степи, и танки Новороссии, пока что спящими монстрами стоящие в лесополосе, взревев моторами и оставив сизый дым выхлопов, рванут, ломая деревья, к ней. К этой сучьей батарее «ГРАДов», обстреливающей жилые кварталы Попасной.

Она высунется далеко за расположение своих войск. В степь. Даст пару залпов. И опять – под защиту своих.

И если сегодня укровойска повторят штурм города или продолжат его подло обстреливать, мы эту батарею накроем.

Но сейчас умиротворенность вокруг и во всем. Как дома, где дети еще спят, беспечно и спокойно. А через час-два так же беспечно и озорно будет разноситься их смех по дому и в саду.

И ни одна тварь не сможет убить этот смех! Там. Дома. Где нет войны…

А здесь… война. Полосы скотча на окнах. Крест-накрест. Как в сорок первом.

Кто-то на ночь закладывает окна матрасами и подушками. Кто-то закрывает деревянными щитами. Кто-то ложится спать в надежде, что пронесет, что ночь и раннее утро не порвут в клочья взрывы.

Надежда всегда умирает последней. Под развалинами. Под разнесенными в щепки домами. В подвалах руин многоэтажек. Во сне. И за повседневными хлопотами.

На детской площадке. На пешеходном переходе. И даже в утробе матери.

Надежда, убитая взрывом…

Детский смех, расстрелянный войной…

Мирная степь дышит гомоном птиц, едва уловимым солнечным ветром, поплывшим над травой испаряющейся росой.

И в этой траве, в этом свежем дыхании лежу я. Закинув руки за голову. С травинкой в зубах.

Смотрю в небо. Бледно-синее. Чистое, как душа ребенка.

И чтобы оно таким и осталось, мы здесь. В степи. В засаде. Чтобы уничтожить батарею «ГРАДов».

Из которой укры убивают надежду, расстреливают детский смех.

Подло и цинично.

Как это делали их предки в лесах Западной Украины…