Александр Давыдов - Французская поэтика от романтики до постмодернистов

Старинный Нотр-Дам, увидит он паденье
Парижа, как его он видел зарожденье.
Немало тысяч лет он простоит, пока
Теченье времени, как волк рыча от злости,
Порвет железный нерв, переломает кости,
И каменный каркас перегрызут века.

Но даже и тогда он дорог будет многим:
Мечтатели придут к руинам этим строгим,
Перечитав роман, что сочинил Виктор…
Поверят все, что им в руинах базилики
Открылся древний храм, могучий и великий,
Как призрак в небеса вознесшийся собор!

Где милых мы разыщем?
В могиле их тела,
Но душам их жилищем
Не стала ведь земля.

В голубизне лучистой,
Где ангелы парят,
Теперь они Пречистой
Хвалебный гимн творят.

Цвела невестой милой,
Как летние цветки.
Любовницей постылой
Увяла от тоски.

Тень вечности сияла
Улыбкою в глазах…
Погасшие шандалы
Зажгите в небесах!

Дни хороши. Пришла весна.
Лазурь небес уже ясна —
Бросает отблески на стены;
Но нету зелени, хранят
Деревья желтый их наряд
И остаются неизменны.

Мне тягостно от этой сини,
Как в дождик видеть на картине
Весны приволье и цветы.
Шумит природа, расцветая,
Как будто нимфа молодая,
Смеясь выходит из воды.

Есть прелесть и в зиме: как хорошо в субботу,
Когда луч солнечный наводит позолоту,
По саду Тюильри с кузиной гулять.
«Извольте дома быть к обеду, ровно в пять», —

Мать крикнула нам вслед.
На всех деревьях сада
Прозрела девушка их летние наряды,
Потом замерзла вдруг… И мы пошли назад,
Заметив оба, что уже темнеет сад.

Успели обсудить мы не без сожаленья
И промелькнувший день, и… тайное волненье,
С порога чувствуя, как аппетитный дух
Разносит по дому зажаренный индюк.

Идет прелестная девица,
В руках ее цветет букет,
Живая, юркая, как птица,
Поет бесхитростный куплет.

Но вряд ли я сыщу другую,
Чье сердце ближе моему.
Явившись в ночь мою глухую,
Она развеяла бы тьму!..

Увы, – дни молодости, где вы?..
Померк навеки дивный свет, —
Гармония, цветы и дева…
Все минуло – и счастья нет!

За этот простенький напев без слов,
Звучащий так печально и так чисто,
Отдать Россини, Вебера и Листа,
И Моцарта я с радостью готов.

В тот век, когда блистал Луи Великий,
Уносит душу старый тот мотив.
Я сразу вижу – солнечные блики
Горят, верхи холмов позолотив.

И гордый замок – кирпичи, каменья —
Передо мной стоит невдалеке,
Я витражей увидел отраженье
В поблизости струящейся реке.

И девушка в старинном одеянье
Выглядывает сверху из окна;
Так память об ином существованье
Виденьем этим запечатлена.

Притихшие ветра на сумрачных откосах
Склоненным деревам нашептывают сны,
И птицы не поют – в прозрачных дремлют росах;
Качается звезда на гребешке волны.

И между двух лощин, на дикой горной круче,
Где в лунном серебре купается листва,
Все тропы заслонив, расположилась туча;
Сюда людских речей не долетят слова.

Но море вдалеке шумит своей волною
И жалуется лес на сотни голосов.
По гулким небесам, просвеченным луною,
Несется песнь морей и жалоба лесов.

Так поднимайся ввысь великий гул священный
От разговоров сфер небесных и земли
И там спроси у звезд, возможны ль во Вселенной
Извечные пути, чтоб к звездам привели?

О море, о леса, лишь вы мне отвечали,
Когда тянулась дней унылых череда;
Благая ваша речь смиряла все печали,
И ваша песнь звучит в душе моей всегда!

Свирепая степная кобылица
В траве высокой скачет по лугам,
На узкой морде пена серебрится
И пот стекает по крутым бокам.

Дочь Фракии, резвишься на поляне,
Несешься вдаль по берегу реки,
Летишь, и гриву треплют ветерки:
Тебя догнать не могут даже лани.

Но мощь твоя окажется мала
Для схватки с укротителем напрасной,
И в униженье будешь ты прекрасной,
Когда закусишь крепко удила.

Какая на сердце тоска,
И город весь захвачен ливнем;
И не сказать наверняка,
Откуда на сердце тоска?

А капли пели на панели
И шелестели по домам.
И чувства все оцепенели.
О, пенье капель на панели!

Причин для огорченья нет,
Но не назваться мне счастливым.
Так в чем секрет? Ни зол, ни бед,
И для тоски причины нет.

Вот наихудшее несчастье —
Страдать, за что, не зная сам.
Без ненависти и без страсти
Душе переживать несчастье.

Что, память, от меня ты ожидаешь? Осень, —
Летит сквозь воздух дрозд, а воздух безголосен;
Уныл последний луч, что солнце мечет в просинь,
Взрываются ветра в рядах спокойных сосен.

Гуляем, я и ты, объятые мечтой,
И волосы, и мысль нам треплет ветер злой.
«Из дней твоих, скажи, прекраснейший какой?» —
Вдруг нежно произнес твой голос золотой.

Небесный голосок и светлый был, и звонкий.
Ответом послужил изгиб улыбки тонкий.
Благоговейно я целую локон твой.

О, первый по весне цветок благоуханный,
О, первый шепот «да», принадлежавший той,
Которая была мне всех других желанней.

Быть мистиком я нынче перестал
(Вновь женщиной захвачен целиком),
Но я не отвергаю Идеал,
Хотя мне думать недосуг о нем.

Ведь женщиной захвачен целиком!

Я детства Божеству молился прежде
(Теперь покорен только ей одной),
Исполнен был я веры и надежды,
Восторг и свет владели прежде мной.

Теперь покорен только ей одной!

Мне женщина владыкой стала грозным,
Чьей власти не положено предела;
Лукавый, он к любым способен козням,
Чтоб дьявольской своей достигнуть цели…

Благословенны дни, что пролетели!